На портале K1NEWS.RU продолжается серия публикаций «Двор моей памяти».

Автором этой автобиографической повести является журналист портала K1NEWS.RU Олег Де-Рибас. Как мы отмечали ранее, в Одессе его знают также как историка-краеведа. Теперь он ведет рубрику «Костромич в Костроме». А новый материал посвящен фактам, не ушедшим во тьму веков, а описывает относительно недавние, советские времена. Впрочем, если хотите, данные воспоминания также имеют некоторое отношение к краеведению, с той лишь разницей, что свидетелем и участником описываемых событий являлся сам автор.

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Часть 7

На первом же этаже, но в квартире напротив, жила «Баба Яга». Именно так выглядела эта «древняя» женщина и мы, дети, так ее и называли. Очень строгая, чтобы не сказать злая, с худым горбоносым лицом, прямая как метла, которая, ей Богу, так и просилась в ее руки. По меньшей мере, одна ее нога точно представлялась «костяной», но убедиться в этом не представлялось возможным; ходила старуха всегда в длинном старомодном платье, черном, простого покроя.

Днем она редко покидала квартиру; выходила ли вообще? За все годы, прожитые во Дворе, я встречался с ней в подъезде считанные разы. Кроме всех трех комнат, в которых она проживала одна (а это было само по себе удивительно во времена всеобщей «квартирной кооперации»), ей принадлежал также чулан под первым лестничным пролетом, огромный висячий замок которого одним своим видом отбивал охоту полюбопытствовать содержимым помещения.

Кем была «Яга» и чем занималась до «октябрьского переворота», во Дворе не помнили, но поговаривали, что она дворянка, из тех самых, настоящих и едва ли не графиня. Сегодня, припоминая смутно ее образ, я, пожалуй, готов с этим согласиться. На какие средства существовала старуха, также было неведомо. Но в прежние времена эта дама была, несомненно, очень состоятельной. Выяснилось это после того, как она, в положенный срок, оставила этот мир. Когда в ее квартиру вселялись новые жильцы, чулан взломали. В дальнем углу мы обнаружили сундук, полный старыми ассигнациями. Были в нем, кажется, купюры всех царствований, начиная со времен Екатерины II, но более всего «керенок». Эти деньги около года были в обращении в пределах Двора, являясь предметом наших детских расчетов и обмена, пока не порвались или не затерялись.

Комнаты на втором этаже, над Поповыми, занимали Быстрицкие. Прекрасно помню тетю Риву – даму, крашенную в блондинку, немногословную и добрую. Иногда она зазывала меня, мчавшегося по лестнице, к себе и угощала конфетами.

У нее был сын, по имени Даня, ровесник и друг моего отца. Ранее Быстрицкий был спортсменом, титулованным штангистом. Я, впрочем, запомнил его уже чуть «оплывшим» и, конечно, потерявшим «форму». Однажды в соседнем, 27-м дворе, Даня на спор поднял какую-то особенную тяжесть, которая в его спортивные годы была бы для него игрушкой. Спорщики совместно распили выигранный им «приз» и разбрелись. Даня пришел домой, лег на кровать и… умер. Как выяснилось потом, от разрыва сердца.

«Большая тройка» – Леня, Даня и мой отец, была знаменита во Дворе и далеко за его пределами. Все трое рослые, мощные, неотразимые; впоследствии мне довелось собрать о них немало изустных историй, в которых главное место отводилось, все же, «Севке Де-Рибасу». Так, например, он едва ли не первым на Молдаванке решился на пари пройтись, если не пробежать, по фермам знаменитого Горбатого-Бароновского моста, а это, проверьте, не менее двух десятков метров над железнодорожными путями.

Леня и Даня умерли приблизительно в одно время. Это случилось уже после отъезда отца в Ригу, и я полагаю, что он отбыл весьма своевременно. Отец, может быть, и не слишком дружил с «зеленым змием», но, безусловно, «мог», что несколько раз успешно доказывал еще на моей – детской памяти.

Третий, последний этаж, «абонировали» Смирновы, мы – Де-Рибасы и наши «вселенцы».

Квартира

Мою бабушку во Дворе звали тетей Мусей, а по паспорту была она Марией Игнатьевной. О ее родителях, носивших фамилию Гончар, я, к сожалению, не знаю почти ничего, а спросить некого – бабушки давно уже нет. Кажется, что Гончар-отец был железнодорожником и работал на станции «Одесса-Товарная», находящейся неподалеку, в конце Степовой. Представляется, что семья была, по меньшей мере, зажиточной; об этом свидетельствует сам факт их проживания в таком элитном, как для Молдаванки, Доме, некогда принадлежавшем путейцам. Здесь Гончары располагали шикарной трехкомнатной квартирой на верхнем этаже под номером 22.

В середине 30-х годов бабушка познакомилась с моим дедом, Даниилом Александровичем, профессором химии, сыном известного одесского писателя Александра Де-Рибаса, автора культовой для настоящего одессита книги «Старая Одесса». Они поженились, но семейным счастьем наслаждались недолго. Год спустя Даниила Де-Рибаса арестовали в этой же самой квартире и через несколько месяцев расстреляли в одесской тюрьме…

Как было заведено в ту пору, репрессировали не только деда Даню; вся семья «врага народа» также была наказана. Бабушку, ее мать и моего пятимесячного отца уплотнили, отобрав две комнаты из трех; благо, что вообще не выбросили на улицу. В реквизированную жилплощадь вселились муж с женой, носящие фамилию Б. Вероятно эти Б., в отличие от деда – «предателя Родины», имели какие-нибудь особые заслуги перед все той же Родиной, а может и перед партией.

В 1956 году Даниила Александровича Де-Рибаса реабилитировали и моим, с большим скандалом, удалось в буквальном смысле отбить для себя еще одну комнату.

Я смутно помню нашего соседа по коммуналке. Кажется, был он плотным мужчиной лет пятидесяти, с тонкими усиками на вечно несвежем лице. Сосед любил выпить. Его супруга не только не отставала, но даже порою «обгоняла» его в этом. Мы не здоровались друг с другом и, более того, старались не встречаться в общих помещениях – прихожей, кухне и туалете.

Но исключить «общение» полностью не удавалось, и когда таковое происходило, то носило скандальный характер. Если в квартире стоит крик, значит бабушка (вариант – мама) беседует на кухне со «смежниками». Доходило и до драк, но в этом случае семьи представляли мужчины, то есть сосед и отец. Однажды у нас побывала даже милиция, поскольку в результате очередной свары отец получил удар вилкой, как бы сказать точнее, в верхнюю часть бедра.

Такие «добрососедские» отношения продолжались длительное время. Однако стороны, подуставшие в этой многолетней войне, пришли, в конце концов, к консенсусу. Супругам Б. отошли прихожая и туалет, а нам – достаточно просторная кухня. Для того чтобы заполучить отдельный вход, пришлось соорудить в парадной дополнительную сварную площадку, и прорубить проем в стене. Так в Доме появился третий с половиной ярус.

Это было сделано в складчину с соседом по этажу, орденоносцем Смирновым, который, по-видимому, также «дружил» со своими «одноквартирниками». Смирнов запомнился мне своими разными глазами. Один глаз у него был карий – живой, серьезный со смешинкой, а второй – голубой, крупный и «мертвый», взамен потерянного на войне…

Продолжение следует