Сегодня Кострома отмечает День города. Это отличный повод ознакомиться с одной, а может быть и с несколькими малоизвестными и прелюбопытными страничками из ее истории. Дело было так: Павел I, направляясь из Казани в Ярославль летом 1798 года, вроде бы не побывал в нашем городе, ограничившись Нерехтой. Император, бают, был то ли испуган, то ли рассержен служивыми, якобы встретившими государя на заставе с саблями наголо. А между тем сын великой Екатерины Кострому все же посетил…

Следует признать, что первые государи из династии Романовых не баловали свою «колыбель» приездами. Наверное, невозможно (да и нужно ли?) отследить с безусловной точностью перемещения последующих за Михаилом Федоровичем царей на предмет возможного посещения ими нашего города. Однако в «гостевой книге» не обнаруживаем, увы, и таких значимых фигур императорской фамилии, как, скажем, Петр I и Елизавета Петровна.

В 1824 году проездом в Вологодскую губернию мимо Костромы «промахнулся» Александр I, проследовавший через уездные местечки Галич и Буй, однако спустя десятилетие у нас побывал его преемник-брат Николай I. Летом 1857-го трехдневный «государственный визит» нанес Александр II, а вот у его сына – Александра III – ноги до Костромы так и не дошли. Зато уж Николай II на славу отпраздновал здесь 300-летие Дома Романовых, задержавшись на целых 11 дней.

Однако, пожалуй, наиболее важным и определяющим для города и края стало недолгое пребывание Екатерины II. Государыня, спустившаяся Волгой в мае 1767 года, что известно, посетила Ипатьевский монастырь и пожаловала Костроме используемый и поныне герб, описание которого звучало так: «в голубом поле галера с Императорским штандартом, на гребле плывущая по реке, натуральными цветами в подошве щита изображенной». Надо понимать, что еще одним следствием Высочайшего визита стало учреждение Костромского наместничества (оно, кстати, в качестве своего символа использовало герб Костромы), хотя соответствующий указ был издан лишь одиннадцать лет спустя.

Екатерина II

Между прочим, абсолютно не оправдано пренебрежительное отношение к наместничеству, как к некоему ограниченному в правах подобию губернии. Не вдаваясь в тонкости законотворчества екатерининских времен, можем вас заверить, что в официальных документах обе эти административные единицы отождествлялись, а потому понятия «наместничество» и «губерния» являлись синонимами. Так, например, в 1785 году весьма крупное по площади Костромское наместничество, включившее в себя при учреждении части Московской, Архангелогородской и Нижегородской губерний, и составленное в результате этого преобразования из двух областей – Костромской и Унженской – являлось малой родиной для 800 с лишком тысяч россиян. При этом оно входило в десятку наиболее богатых жителями территориальных образований, и превосходило по этому показателю многие губернии и области. А руководили им генерал-губернаторы – как на подбор значительные и известные государственные деятели, с одним из которых мы познакомим вас ниже. Заканчивая разговор о Костромском наместничестве, напомним, что указ о его образовании был конфирмован императрицей 4 декабря 1778 года. То есть, имеем время подготовиться и достойно встретить 240-ю годовщину этого знаменательного и замечательного для нас события. А там, если хорошо приглядеться, «не за горами» можно увидеть и юбилей в четверть тысячелетия…

«14 Июля 1782. Уехали из Ярославля в исходе второго часа пополудни и 15-го в два часа ночи прибыли в Кострому», – записал в путевом дневнике молодой дворянин Алексей Бобринский 136 лет тому назад. На этом, собственно, наша невеликая интрига и заканчивается. Именно об этом сыне императрицы, посетившем наш край, в основном и пойдет речь далее, а его отчество «Григорьевич» может многое рассказать понимающему читателю…

Безусловно, если так можно выразиться, главным ребенком своей матери стал Павел Петрович, появившийся на свет в 1854 году. Прежде всего, он был первенцем, а кроме того, с самого момента своего рождения являлся великим князем и наследником престола. Именно в его жилах текла наиболее «голубая кровь», поскольку он был сыном не только Екатерины Алексеевны, но и Петра Федоровича, впоследствии – императора Петра III, хотя этот факт оспаривается некоторыми историками и беллетристами. Спустя три года у великокняжеской четы родилась Анна. Уж она-то практически наверняка не была дочерью Петра, хоть и была им официально признана. Девочка, впрочем, умерла от оспы, не прожив и двух лет.

Петр III Федорович с супругой великой княгиней Екатериной Алексеевной

Однако, как этого и требует сюжет добротного авантюрного романа династической тематики, спустя несколько лет на историческую сцену вышел еще один небезынтересный персонаж. И в этом случае на сакраментальный вопрос «А был ли мальчик?» мы отвечаем вполне положительно. Алеша Шкурин (впоследствии – Бобринский) увидел свет 11 апреля 1762 года, то есть за три месяца до странной и загадочной смерти низложенного супругой Петра III. Он, впрочем, вовсе не был сыном императора, его отцом стал один из самых известных фаворитов великой княгини, артиллерии капитан, гвардеец Григорий Орлов, так много сделавший для ее восшествия на российский престол. Свою «первую» фамилию Алексей получил ввиду того, что воспитывался в семье преданного Екатерине слуги, гардеробмейстера В.Г.Шкурина. В восьмилетнем возрасте он был отправлен на обучение в один из пансионов Лейпцига, затем вернулся на родину. Причем доставил высокородного недоросля в Россию не кто иной, как малоизвестный в ту пору капитан русской службы, испанец по происхождению, Иосиф де-Рибас, впоследствии адмирал и лесной министр (о деятельности которого, связанной с Костромой, мы намерены рассказать в последующих материалах). В Петербурге двенадцатилетний Алексей Григорьевич, согласно распоряжению императрицы обрел фамилию Бобринский и был помещен в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, где его личным воспитателем стал опять-таки де-Рибас, специально зачисленный в учебное заведение на должность цензора. И надо сказать, что у новоявленного ментора был весьма обширный «фронт работ» ведь из Европы юноша прибыл застенчивым и отнюдь не мужественным, каким хотела бы его видеть мать и как того требовало его весьма близкое к трону положение. Так, по словам известного государственного деятеля, шефа кадетского корпуса И.И.Бецкого, назначенного опекуном Алексея, мальчик был «по своему характеру кроток. Его робость, его невежество, его простой образ мыслей возбуждают жалость; все его познания ограничиваются только французским и немецким языками, началами арифметики и очень малыми сведениями по географии». В то же время Иван Иванович отмечал, что Бобринский «по своей послушности достоин любви, обладает довольно красивою наружностью, имеет нечто благородное в себе». А ведь, согласно мемуарам одного из современников, у императрицы одно время были весьма значительные намерения относительно своего внебрачного ребенка: во время опасной болезни цесаревича Павла в 1762 году его даже «подумывали объявить, в случае несчастия, наследником престола», а уж этому возможному предназначению Алексей однозначно не отвечал. Так или иначе, но стараниями де-Рибаса, Бецкого и августейшей матери в 1782 году он был выпущен из корпуса, по результатам обучения в котором получил малую золотую медаль и чин поручика армии. А чуть ранее, к 19-летию Бобринского, государыня в одной из своих к нему записок, дала понять, что является его матерью и пожаловала ему и его потомству дворянский герб очень похожий на свой личный.

Григорий Орлов

Далее Алексею Григорьевичу предстояло совершить долгий, рассчитанный на три года вояж – сначала по своему государству, затем – по Европе, что, по задумке, должно было завершить его образование, расширить кругозор и подготовить к самостоятельной жизни. Поездка и состав спутников Бобринского (как же особе императорской крови без «свиты»?) обсуждались уже с самого начала года при непосредственном участии Екатерины. Вот что об этом сообщает Бобринский в своем дневнике: «Ее Величество села в кресло и стала говорить со мною о предстоящем мне путешествии по России и о том, что следует сначала узнать свой край, а уже потом смотреть чужие. Она милостиво сказала мне, что надеется, что я доволен распоряжениями, сделанными относительно меня. У меня выступили слезы, и я едва удержался, чтобы не расплакаться. Через несколько времени она вста­ла и ушла. Я имел счастье в другой раз поцеловать ее руку. Бецкий позвал меня и начал говорить о приготовлениях к путешествию. Он показал мне бумагу, в которой означена сумма, доходом с которой я буду пользоваться; этот доход слишком в 15 тысяч рублей». В конце концов, был утвержден маршрут, пролегавший через следующие города: Новгород, Москва, заезд в Тулу и снова Москва, Ярославль, затем Кострома, Нижний Новгород, Казань, Екатеринбург, Уфа, Симбирск, Саратов, Царицын (ныне Волгоград), Астрахань, Кизляр, Черкасск (сейчас станица Старочеркасская Ростовской области), Таганрог, Херсон и, наконец, Киев. Компанию Алексею Григорьевичу по его выбору составили товарищи по корпусу – Свечин, Болотников и Борисов. В качестве наставника ему был назначен выдающийся ученый, доктор медицины, естествоиспытатель и писатель, академик Н.Я.Озерецковский, а сопровождающим и советником к путешественнику был приставлен полковник А.М.Бушуев…

Граф А.Г. Бобринский

А.Г.Бобринский сотоварищи въехали в Кострому, как мы указывали выше, в ночь на 15 июля (старый стиль) 1782 года. Визиту в наш город он посвятил несколько страниц заметок, самые важные и занимательные фрагменты которых с необходимыми комментариями мы обнародуем ниже. Нам, к слову, трудно объяснить тот факт, что в отличие от описания Ярославля, записи о Костроме вояжер делал на французском языке, что, вероятно, несколько снижает аутентичность переведенного текста.

Впрочем, приступим или, точнее продолжим: «…Граф Воронцов (Роман Илларионович Воронцов, генерал-аншеф, сенатор, генерал-губернатор Костромского наместничества в 1782-83 гг. Современники полагали его, возможно, не без оснований, мздоимцем. За крупные взятки и поборы он даже получил справедливое или нет прозвище «Роман – большой карман». Впрочем, руководил наместничеством он, как видим, недолго и согласно расхожему, но вряд ли достоверному анекдоту умер ввиду того, что был изобличен в воровстве самой Екатериной, с намеком одарившей его огромным кошельком – авт.) прислал городничего (И это в два часа ночи! Если не ошибаемся, то должность начальника города исправлял тогда И.Г.Бартенев – авт.) спросить, не имеем ли мы в нем надобности. (Дело в том, что инкогнито сына императрицы Бобринского было относительным. Мало того, что Бушуев был снабжен рекомендательными бумагами к начальникам посещаемых губерний, но и сам Бобринский был уже достаточно известной в стране персоной, потому и привечали его соответствующим образом – губернаторскими визитами, торжественными обедами, балами, спектаклями, выездами на охоту и т.п. – авт.). Мы поблагодарили его за честь и отвечали, что у нас уже наняты лошади под карету, чтобы после обеда сделать ему посещение. Тогда он прислал в другой раз осведомиться, довольны ли мы нашим помещением и не хотим ли переехать в другое. Мы отвечали, что не стоит перебираться на такое корот­кое время, так как мы уезжаем через день. После обеда мы ездили к графу, который нас принял очень вежливо. Он очень похож на дочь свою Полянскую (Елизавета Романовна Воронцова, по мужу Полянская, некогда фаворитка Петра III, соперница Екатерины – авт.). Он нас посадил и очень долго разговаривал с Бушуевым о разных предметах, спрашивал о здоровье обоих маленьких великих князей (Александра и Константина Павловичей – авт.), пригласил нас на завтра к обеду и сказал, что он пришлет за нами карету и чтоб мы не нанимали лошадей под нашу.

Роман Илларионович Воронцов

6 Июля (1782). В 10 ½ часов приехал к нам с визитом граф, в голубой ленте (то есть, в шелковой ленте высшей награды Российской империи – ордена св. Андрея Первозванного, носимой через правое плечо, которая одевалась кавалером ордена в особых случаях – авт.) Он сказал, что отдает нам визит, по­тому что мы путешествуем с целью принести пользу Отечеству (вояж, совершаемый А.Г.Бобринским, преподносился как некая экспедиция, научным руководителем которой и являлся академик Озерецковский – авт.), что подобные люди заслуживают всяческого уважения. Мы обедали у него… После обеда мы ездили осматривать монастырь (конечно же, Ипатьевский – авт.), расположенный при самом впадении Костромы в Волгу. Монастырь этот замечателен тем, что служил убежищем царю (Михаилу Федоровичу – авт.) от простонародных шаек; тут народ просил царя принять бразды правления и всячески умолял его ехать в Москву и принять царство. Он склонился на их прошение, от­правился в Москву, венчался на царство и начал собою династию Романовых. В тот же день мы распрощались с графом Воронцовым, который всех нас перецеловал. Архиепископ (Павел, в миру Петр Сергеевич Зернов – авт.) показывал нам монастырскую церковь, построенную Борисом Годуновым (по-видимому, храм во имя св. великомученика Феодора Стратилата и св. мученицы Ирины – авт.).

Михаил Федорович

21 Июля. Приехали на Макарьевскую ярмарку.
(В описываемые годы Макарьевский уезд входил в состав Костромского наместничества. Крупнейшая ярмарка России в XVII – начале XIX вв. проводилась ежегодно на левом берегу Волги, у стен Макарьево-Унженского монастыря – авт.)… Смотрели ярмарку, где бесчисленное множество всякого народа: Французов, Англичан, Итальянцев, Бухарцев, Немцев… Татар, Чувашей, Мордвы, Черемисов, Казанских Татар, Армян, Сибиряков и т.д.

Макарьевская ярмарка

22 Июля 1782… После обеда отправились на ярмарку, еще более многолюдную, чем вчерашний день. Смотрели фокусника… и необыкновенно гибкого и проворного ребенка: он загибал голову назад, подымал с земли серебряную монету и показывал одну за другою от 30 до 40 разных штук. Видели также Рай и Ад в фигурах и разные адские мучения, которым подвер­гались грешники…

Собственно, этими строками и заканчиваются записки А.Г.Бобринского о костромской земле. Покинув Нижний Новгород, путешественники направились в Казань и далее по заданному маршруту по российским городам и весям, а в начале июня выехали за границу. Зарубежная часть поездки оказалась еще более насыщенной, и включала посещение Варшавы, Кракова, Вены, Триеста, Венеции, Болоньи, Анконы, Рима, Неаполя, Флоренции, Пизы, Ливорно, Турина, Женевы, Лиона, Авиньона, Марселя и, наконец, Парижа, а обратный путь предполагался через Германию или Скандинавию. При этом Алексей Григорьевич был принят королём польским, австрийским императором и даже папой Римским. Алексей Григорьевич, впрочем, не торопился возвращаться в Россию. Он побывал во Франкфурте-на-Майне, в Милане, Венеции, некоторое время проживал в Лондоне, вернулся в Париж, где им с новой силой овладели присущие и ранее пагубные привычки – к разгулу, сомнительным компаниям и игре. Его карточные и другие долги все росли и достигли колоссальных размеров, превысив весь капитал, предназначенный для него щедрой императрицей. Наконец оказавшийся на грани полного разорения Бобринский был отозван из Франции. Ему было предписано поселиться в Ревеле (ныне Таллинн, Эстония), к нему назначили опекуна – бывшего фаворита Екатерины П.В.Завадовского. Но и здесь высокородный мот продолжал картежничать, проиграв гигантскую сумму в полмиллиона рублей. Однако со временем, наконец, остепенился и удачно женился на баронессе А.В.Унгерн-Штернберг…

Между тем 6 ноября 1796 года умерла Екатерина II, на престол вступил Павел I. Расположенный к Бобринскому монарх немедля вызвал его с супругой в столицу, где Алексей Григорьевич успел у погребению матери. Павел пожаловал своему родичу графский титул, даровал ему имения и дом в Петербурге, принял на службу в гвардию, объявил на заседании Сената своим братом (как, собственно, и было на самом деле), что существенно повысило его положение в обществе, вплоть до исключительного. Однако вскоре новоиспеченный граф чем-то навлек на себя гнев изменчивого императора, вышел в отставку и удалился в одно из своих многочисленных имений. Умер Алексей Григорьевич Бобринский 20 июня 1813 года в городе Богородицке Тульской области…

Тем не менее, как видим, Павел I немало постарался для своего брата, в отличие, между прочим, от наших палестин. И действительно, что же сделал для Костромы этот государь, кроме того, что в ней так и не побывал? Нам говорят, что согласно указу Павла от 2 декабря 1796 года существовавшее наместничество было преобразовано в Костромскую губернию. Не оспаривая этого факта, напомним, выше мы уже выяснили, что наместничество и губерния являлись равноценными по статусу образованиями. Более того, оставив, кажется, без изменений пределы нашей административно-территориальной единицы, император упразднил обе внутренние области и четыре уезда – Буйский, Кадыйский, Луховский и Плёсский. А сами уездные города вывел за штат, то есть сделал их «заштатными», незначительными, за что их жители вряд ли были признательны «реформатору». Что еще? Верно, Павел, возможно в пику своей матушке, одарил Кострому новым – странным и необъяснимым гербом, который, как нам с вами известно, так и не прижился. Он включал невиданный крест, непохожий ни на один из геральдических, а также более чем сомнительный, как для герба православного города, лунный серп или полумесяц, хоть и «рогами вниз», символ связанный, возможно, с древними славянскими (дохристианскими) верованиями, а то и с исламом, поскольку располагался на зеленом фоне. Этим, по-видимому, «благодеяния» Павла и исчерпываются.

Представляется, однако, что свое истинное отношение к «колыбели Дома Романовых» император продемонстрировал своим явным и откровенным нежеланием посетить Кострому. Стоит ли огорчаться данному некогда принятому и, на наш взгляд, немотивированному решению? Дело в том, что этот благородный и в целом справедливый монарх в течение первой половины своего недолгого царствования отличался особенной непоследовательностью в решениях и поступках, а также вспышками неожиданного и необузданного гнева, стоившим поломанных судеб тысячам его подданным. А потому неизвестно еще, что натворил бы в нашем городе взбалмошный и непредсказуемый император. Павел I так и не доехал до Костромы? Слава Богу, и Бог с ним!

Олег ДЕ-РИБАС.