Даже самые значительные города, помимо славной истории, памятников зодчества и культуры, а также прославленных людей, некогда родившихся или обретавшихся в них, гордятся визитами выдающихся личностей. Кострома — не исключение.

Так, к примеру, «наше всё» – А.С.Пушкин – помимо Центральной России, посетил и некоторые окраины государства, включая Малороссию и Новороссию, Бессарабию, Донские степи, Крым и Кавказ. Между тем, отслеживая передвижения поэта по отечественным городам и весям, вынуждены не без огорчения констатировать, что он никогда не бывал в пределах Костромского края. Хотя, к слову, отправляясь ранней осенью 1833 года из Москвы на Волгу и Урал с целью сбора изустных преданий и ознакомления с местами событий кровавой Крестьянской войны 1773—1775 гг. для сочинения «Истории Пугачевского бунта», наш выдающийся литератор мог бы взять и севернее Нижнего Новгорода. И тогда вписал бы уважаемый Александр Сергеевич еще одну памятную страницу в неординарную летопись нашей с вами земли.

Впрочем, Костроме ли, колыбели Дома Романовых, жаловаться на невнимание известных, а уж тем более высокородных гостей? Долгий реестр незабвенных посещений открывают, безусловно, цари, а после – Их Императорские Величества с Августейшими детьми, конечно же, в сопровождении высших сановников, убеленных сединами генералов, адмиралов и блестящих офицеров Свиты. Однако такого массового «навала» недавних военнослужащих самых разных званий и должностей, какой имел место во второй половине 1820-х, город еще не видывал. Менее чем за два года здесь кратковременно «побывали», иначе не скажешь, представители самых именитых фамилий России, гвардейская и армейская элита, кавалеры орденов, участники Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии. Другое дело, что те давние «визиты» в большинстве своем остались незамеченными, а скажем и больше – даже нынешним костромичам мало что известно об этом неоднозначном эпизоде из истории нашего города и края…

Утром 14 (26) декабря 1825 года в Санкт-Петербурге начался и спустя несколько часов потерпел сокрушительное поражение государственный переворот, в российской истории именуемый еще восстанием декабристов. Бунт был подготовлен обширной группой дворян-офицеров, которым в результате удалось вывести на Сенатскую площадь столицы свыше 3000 солдат и матросов. Между тем, колебания и нерешительность вождей, вынужденное отступление от плана восстания и несогласованность действий привели к фиаско. Мятежники были блокированы превосходящими частями войск, верных императору Николаю I, а затем рассеяны орудийным огнем. На площади и улицах, а также на льду Невы, куда бежали бунтовщики, остались сотни трупов.

Уже через три дня была создана Комиссия для изысканий о злоумышленных обществах, которая спустя пять месяцев предоставила императору доклад, затем последовало учреждение Верховного уголовного суда. Всего под следствие подпали около 600 человек, 287 из которых были признаны виновными. Пятеро руководителей восстания – К. Ф.Рылеев, П.И.Пестель, П.Г Каховский, М.П.Бестужев-Рюмин, С.И.Муравьёв-Апостол – были приговорены к смертной казни и повешены в Петропавловской крепости, десятки декабристов были отправлены на каторгу в Сибирь…

Ярославский (ли) тракт! Надо сказать, что протяженная и широкая грунтовая дорога, с верстовыми столбами, связывающая Тихвинский посад с Ярославлем активно использовалась еще в XVII веке. Однако перевозка товаров по этому маршруту значительно возросла в следующем столетии, когда он стал частью важной транспортной артерии, связывавшей новую северную столицу с волжскими губерниями, а далее – с Уралом и Сибирью. Еще более интенсивным движение стало в XIX веке: в обоих направлениях проторенным путем круглосуточно сновали экипажи и ямские тройки, обозы из десятков груженых подвод. Как только не прозывали этот тракт в народе и во всяких казенных бумагах – и Петербуржским, и Романовским (по имени старого города Романова), и Екатерининским, и Соминским (по названию важного торгового села), и Вятским или Старо-Вятским.

Так как же следует именовать тракт (или, возможно, его отдельные отрезки), соединявший град у Финского залива с сибирскими просторами? Ответ на эту загадку смогут, возможно, дать более искушенные исследователи. А вот генерал-майор Михаил Вестицкий, составитель пространного труда «Указатель дорог Российской империи», изданного в 1804 г., решил эту проблему без затей, обозначив исторический маршрут как «№ 155», идущий от Санкт-Петербурга в Иркутск. Дорога эта являлась и главной почтовой, и большой проезжей, общая ее протяженность составляла 5749 верст или около 6133 км. Основными же городами помимо конечных пунктов были: Шлиссельбург, Тихвин, Рыбинск, Ярославль, Кострома и Макарьев-на-Унже, Вятка (Киров), Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Тобольск, Томск и Красноярск.

Положа руку на сердце, хотелось бы вслед за рядом костромских краеведов и журналистов называть означенный тракт «Старо-Вятским». Однако, официальные документы «Особого комитета» по исполнению приговоров предписывают отправлять ссыльных из Петербурга в Сибирь не иначе как «по Ярославскому тракту, минуя Москву», чтобы изолировать их от общества и не вызывать к ним нежелательный интерес. Но, таким образом, «скорбный путь» просто не мог обойти наш город…

Не то, чтобы факт перемещения участников восстания по нашей губернии был абсолютно неизвестен землякам. Однако немногочисленные публикации на эту тему сообщают, что и по костромскому отрезку тракта, действительно, некогда везли этапированных заговорщиков. Но, заметим, указывают обычно И.И. Пущина, А.В. Поджио и П.А. Муханова, возможно потому, что они оставили осязаемый след своего пребывания – в октябре 1827 года, проезжая Макарьев, сделали привал то ли для согрева, а может быть и на ночлег в помещении местной караульни. Впрочем, если хорошенько покопаться в «недрах» краеведческого сайта http://kostromka.ru/, можно отыскать еще имена будущего мемуариста Н.В. Басаргина и отставного генерал-майора М.А. Фонвизина, героя Отечественной войны 1812 года, владельца обширных имений в Кологривском уезде.

Так сколько же декабристов стали все-таки нечаянными «гостями» нашей губернии в 1826-28 годах? Пятеро? Или десятеро? А может быть, их было пятьдесят? На самом же деле, если мы возьмем для круглого счета число «100» то вряд ли будем далеки от истины! Из 120 государственных преступников, приговоренных к ссылке, малая часть была определена на службу рядовыми в удаленные гарнизоны Кавказа и в крепость уездного города Бобруйска Минской губернии. Остальные же, за редким исключением отправились в Западную и Восточную Сибирь через Ярославль-Кострому-Вятку.

Как мы сообщали выше, среди участников восстания, вынужденно «посетивших» наш город, было немало замечательных персон. Это, осужденные по первому разряду и приговоренные к смертной казни отсечением головы (которая была заменена каторгой) князья: генерал-майор, герой Отечественной войны 1812 года С.Г. Волконский, полковник гвардии, несостоявшийся «диктатор» восставших С.П. Трубецкой, поручик лейб-гвардии Е.П. Оболенский, член Южного и Северного общества декабристов А.П. Барятинский. Следует вспомнить также их сотоварищей по разряду – поэта и друга Пушкина В.К. Кюхельбекера, лейтенанта Гвардейского экипажа А.П. Арбузова и уже упомянутых Пущина и Поджио.

В числе приговоренных к «политической смерти» и осужденных к разным срокам каторжных работ тоже обнаруживаются любопытные личности. Среди них дважды осужденный (в 1826 и в 1841 гг.), отбывавший две ссылки и, возможно, убитый в Акатуйской каторжной тюрьме подполковник-лейб-гвардеец М.С. Лунин, один из немногих заговорщиков-моряков, капитан-лейтенант И.А. Бестужев – историограф флота, писатель, критик, изобретатель и художник. Это уже известный нам штабс-капитан лейб-гвардии, литератор и историк Муханов, а также старший брат Александра Поджио – Иосиф, отправленный на поселение в Сибирь после содержания в Шлиссельбургской крепости гораздо позднее остальных, в 1834 году. Обращают на себя внимание имена участника войны 1812 года и заграничных походов, майора Н.И. Лорера, известного мемуариста и Н.А. Чижова, лейтенанта флота, члена исследовательской экспедиции на остров Новая Земля, еще – поэта. А вот и представитель партикулярной (не военной) элиты, хоть в прошлом и генерал-майор, но к моменту мятежа действительный статский советник, сенатский обер-прокурор С.Г. Краснокутский.

И в низших по тяжести вины разрядах, предусматривавших временную ссылку с последующим поселением, без знати не обошлось. Вот лишь несколько носителей звучных фамилий и титулов: камер-юнкер, князь В.М. Голицын, один из немногих декабристов, отказавшихся признать себя виновным отставной майор, князь Ф.П. Шаховской, корнет лейб-гвардии, князь А.И. Одоевский, поэт и писатель, ротмистр-кавалергард, граф З.Г. Чернышёв, поручик лейб-гвардеец, барон А.Е. Розен.

Особая тема – декабристки! Заметим, что всего лишь 23 заговорщика из 120 были людьми семейными. Известно, что в Сибирь, оставляя детей на попечение родных и теряя дворянские привилегии, вслед за сосланными мужьями на рудники Забайкалья в 1827 году отправились М.Н. Волконская, Е.И. Трубецкая, А.Г. Муравьева. В 1828-31 гг. в Петровский завод и Читу прибыли еще несколько жен каторжан, сестра Н.А. Бестужева и невесты И.А. Анненкова и В.П. Ивашева, соответственно – Полина Гёбль и Камилла Ле Дантю. Представляется, что большинство из них также не миновали Костромы.

Спустя два десятилетия через наши палестины на каторгу проследовал фигурант дела о кружке «петрашевцев», в ту пору начинающий литератор, а впоследствии писатель с мировым именем Ф.М. Достоевский, а в 1879-м – еще абсолютно неизвестный публике будущий правозащитник, журналист и опять же писатель В.Г. Короленко…

Надо сказать, к слову, что автор статьи абсолютно ничего не имеет против самой известной «костромской тройки» мятежников. И коллежского асессора Ивана Ивановича Пущина – однокурсника Пушкина по Царскосельскому лицею, к которому поэт в стихах, посланных в Сибирь, обращался: «Мой первый друг, мой друг бесценный!», и отставного подполковника Александра Викторовича Поджио, представителя древней итальянской фамилии Сардинского королевства, автора любопытных исторических воспоминаний «Записки декабриста», безусловно, следует относить к числу наиболее видных деятелей Северного и Южных обществ. Другое дело, что Пущин на заседаниях следственного комитета держался независимо, порою дерзко, отвечал кратко, не выдал и не оговорил своих товарищей. А вот Поджио вел себя небезупречно, изъявил «готовность при первых допросах раскрыть все известное ему», выказал раскаяние в поступках…

«По этапу» декабристов оправляли круглый год. Первая партия, состоящая из В.Л. Давыдова, А.З. Муравьева, Е.П. Оболенского и А.И. Якубовича, в сопровождении жандармов и фельдъегеря безостановочно проследовала Костромой, по-видимому, в августе 1826 года. Ссыльные, как и все следующие за ними, были закованы в ножные кандалы. В летнее время их везли в обыкновенном кузове, установленном на колеса, зимой в возке – дощатом ящике на санных полозьях. Государственных преступников должно было перемещать «прямо по назначенному тракту, отнюдь не переменяя оного и не заезжая никуда в сторону». В городах для перекуса останавливаться запрещалось, хотя случалось и такое, свежих лошадей, пищу и ночлег (через две ночи на третью) следовало получать лишь на почтовых станциях.

«Нас мчали действительно по-фельдъегерски», – вспоминал в своих «Записках» декабрист А.Е. Розен. «В Костроме мы переменили только лошадей и продолжали наш путь, проезжая в сутки более ста верст», – развил тему автор пространных воспоминаний И.Д. Якушкин. Ему вторил Басаргин: «Ехали скоро, но иногда останавливались ночевать». И вновь Розен: «Кострома, Макарьев, Котельнич, Вятка, Глазов, Пермь, Кунгур, Екатеринбург, Камышлов, Тюмень только мелькнули на нашем пути».

Ну, мелькнули или не мелькнули, а только в пределах Костромской губернии партиям ссыльных доводилось преодолевать свыше 400 верст. Тракт проходил через Кадый и Макарьев, после – вдоль реки Унжа, через которую переправлялись около деревни Попово, затем к реке Ветлуга и вверх на Вохму, а уж только потом на Вятку и в необъятную Сибирь…

Одним из важных и заметных актов начала правления Александра II стало помилование декабристов, объявленное во время коронации в 26 августа 1856 года и дозволение им вернуться в европейскую часть России. Однако, «царским подарком» смогли воспользоваться далеко не все из них, многие, увы, очень многие были уже на другом, лучшем свете, а кто-то решил остаться в местах, где провел 30 лет! Тем не менее, большинство уцелевших бывших ссыльных, до 40 человек, отправились знакомым путем, но в обратном направлении. Теперь уже без кандалов и конвоиров они проехали Екатеринбург, Кунгур, Пермь и Вятку и, вполне возможно, останавливались или даже отдыхали в Костроме. Однако сведений о таких посещениях, по-видимому, не имеется.

Олег ДЕ-РИБАС.