— Расскажите для непосвященных: чем занимается главный художник в театре?

Режиссер находит пьесу, расшифровывает драматургический материал и «придумывает» спектакль. Художник-постановщик ищет визуальное решение, которое должно совпасть с задумкой режиссера. Делаются эскизы декораций, костюмов. Следующий этап — чертежи, пробы цветовые, фактурные. Потом эскизы отдаются в цеха. После периода читки, когда открываются подводные камни пьесы, мотивации героев, актеры выходят на сцену. И здесь уже артист приходит в декорацию, к конкретному столу, в конкретном костюме.

— То есть к этому моменту визуальный ряд уже должен быть готов?

Мы стараемся. Над этим работает целая команда в театре, около 100 человек. Есть цеха сварочный, по работе с деревом – мы и мебель сами делаем, есть цех декорационный, пошивочный, костюмерный, гримерно-пастижерский ,где не просто причесывают артистов по заданию, но и делают парики, иногда очень специфические. И много чего еще. Это очень большое количество людей, которые следят за тем, чтобы зритель зашел в зали увидел ту историю, которую мы ему предлагаем.

— Где вы берете специалистов?

Люди тут работают десятилетиями. Все костромичи, наш город богат мастерами. Бывают и самородки, но прежде всего эти профессии требуют определенного образования.

— Долго ли создается образ спектакля?

Иногда сразу, иногдаможно помучиться. Но, если в целом выпуск спектакля занимает месяц-два, то подготовка к нему идет до полугода.

— И все-таки спектакль с возрастом теряет или приобретает?

Он просто становится другим. Как говорят настоящие театралы, нужно смотреть премьеру и 10-й спектакль. К этому времени он крепчает, артисты перестают мандражировать. Все-таки волнительно, когда ты предлагаешь публике совсем свежую работу. У нас есть спектакли, которым по 8 лет, но там уже у артистов каждая секунда времени на сцене мощно заполнена.

— Декорации, костюмы… Что позволяет спектаклю быть интересным несколько лет?

Самое главное – это актер. Никаких особенных приемов тут нет. Свет, музыка, костюмы — все это для артиста, для того, чтобы помочь рассказать ему эту историю.

— На что ориентируется коллектив, когда решается, что будут ставить в следующем сезоне?

У нас не демократия, демократия в театре категорически запрещена. Это дело режиссера и еще нескольких людей. Вообще, материал должен быть интересен нам в разных качествах – по теме, которая в нем затронута, авторской стилистике. Мы должны понимать, что интересного мы можем предложить артисту. Кроме этого, мы — театр государственный, и нам нужен полный зал. Иногда нас упрекают в том, что мы играем слишком много комедий. Но я вас уверяю: комедия – сложный жанр, заставить 400 человек смеяться в зале так же сложно, как и спровоцировать их на слёзы. В конце концов, зритель помимо просмотра истории должен освободить свои чувства. Все-таки наш предмет исследования – люди с «измами», пороками. Если мы будем говорить о том, что все хорошие и правильные, то не будет конфликта, а драматургия вся строится на нем.

— Тем не менее, какие темы сейчас интересуют зрителя?

Человек. Человек и его чувства. Все как всегда по классике, о главном. О том, что болит, почему один счастлив, а другой нет – все это предмет искусства.

— Среди ваших работ есть такие, которыми вы по-настоящему гордитесь?

Я как художник выпускаю 6-8 спектаклей в сезон. Понятно, что это не все шедевры. Но есть работы, в которых, я считаю, удалось добиться мощной стилистики. Сюда могу отнести Марию Стюарт. На премьере я всегда выхожу на сцену, чтобы все потом знали, кого ругать и бить, что это все я натворила.

— Наверное, вам часто достается от критиканов…

Разное было. Я в театре давно. У зрителя, например, есть свое представление о произведении. Это не хорошо и не плохо, это факт. Я помню, как после «Дяди Вани» один мужчина выскочил из зала и сказал: « Но это же безобразие! Кто этот режиссер, которого надо побить? Это же не Чехов». И такое бывает.

— А как актеры на такие выпады реагируют?

Очень болезненно. Прежде всего со зрителем соприкасаются именно они. Ведь по сути — что такое спектакль? Мы репетируем-репетируем, и выходим на премьеру. И то, что мы делали, первый раз соприкасается с залом, а зал — это тоже мощное действующее лицо. Энергия 400 человек начинается соединяться со спектаклем. Естественно, актеры ее боятся. Было и такое, что зрители были готовы идти на сцену и спасать героя. Вот такое единение с залом — счастье.

— Вопрос на засыпку: можете назвать самый дорогой костюм в истории театра?

Для художника, конечно, праздник, когда есть возможность что-то сочинить… Из последнего, например, в «Дон Жуане» очень сложносочиненные наряды были. В«Богатых Невестах» мы тоже долго думали, во что одеть актрису… И родилась идея одеть ее в костюм героини картины Васнецова «Три царевны». Мы долго думали, как «снять» наряд с живописи и решили расписать костюм по васнецовским мотивам. То есть пойти немножко в обратную сторону. Есть такой фокус – например, на сцене театра живые цветы не смотрятся. Дорогие ткани — тоже. Мы пробовали покупать супер дорогой материал, но он совершенно не играл из-за специфики света. Так что мы просто покупаем ткань в местных магазинах и превращаем ее в необычную, подкрашивая, декорируя так, чтобы зритель не думал – о, я эту тряпочку где-то уже видел.

— Перешивать костюмы – это неизбежность или моветон?

У нас есть склад с костюмами из спектаклей, которые ушли. Авторские вещи, сделанные в оригинальной стилистике, в новый спектакль не вставишь. Что нельзя переделать, мы отправляем в музей, что можно — перерабатываем. Но у нас есть платья, в которых у нас сыграло не одно поколение артисток. Так же и с реквизитом: если он специфический, то используется в одном спектакле. Но бокал или обычный стул могут сколько угодно перемещаться по сюжетам.

— Если актеры забывают слова, то кто им подсказывает? Раньше были суфлеры, а как сейчас?

Спасает партнер. Но иногда случаются вещи, которые забавнее, чем забытый текст. Недавно у нас тут бокал разгромили на спектакле, были и бутылки с шампанским, которые не открывались…

— Алкоголь на сцене никогда не используется?

Нет, у нас все мираж, обман.

— Общаться с актерами людям из «другого мира» порой очень трудно. Театр – это всегда конфликты и недопонимания?

Театр внутри- это сообщество людей творческих. Мы все тут сутками находимся… Понятно, что норов у всех разный, но мы приспосабливаемся. Это наша работа, а хорошо сделать работу, если вокруг тебя скандал и недопонимание — невозможно. Поймите, работа актера – возбуждать и препарировать себя сутками. Очень сложно после этого входить в обычный мир. Если бы вы каждый день читали по полтома Толстого, Достоевского, Гончарова, Пушкина, у вас просто изменился бы взгляд на то, что происходит за окном. Мы говорим о любви, жизни и смерти каждый день.

— Как меняется костромской зритель на протяжении лет?

Когда я приехала сюда, меня вообще удивило, что зритель в Костроме есть, и он приученный. То же самое могу сказать о молодежи. Не без исключений, но в целом все благополучно. Я помню времена, когда детские залы лет 10-15 назад срывали спектакли, и если этого не происходит сейчас, то значит, нам удалось чего-то достичь. По крайней мере, зал у нас заполняется, и это невзирая на финансовые проблемы, когда человек вынужден выбирать между походом в магазин и театром. Дай Бог, чтобы так было всегда.