МОЙ ДАЛЬНИЙ БЕРЕГ ДЕТСТВА, ГДЕ ЗВУЧАЛО: «АЛЕКСАНДР…»
— Не знаю, как официально и обращаться к тебе… Сан Саныч, ты, похоже, родился с этим именем.
— (Протирает очки.) Нет, конечно. В детстве, в юности звали Саша, Александр. Но с сентября восьмидесятого года практически все зовут Сан Санычем.
— Что случилось в том судьбоносном сентябре?
— Стал работать шахматным тренером. А работа эта связана с педагогикой. Родители, дети… И даже коллеги между собой обращаются по имени отчеству. Не будешь же во время турниров, занятий окликать: «Саша! Витя!»
— Ну и имидж раньше был соответствующий: усы, борода.
— Для солидности. А теперь хочется казаться моложе.
— Сам бываешь учеником? В шахматах, литературе? Как оно — смотреть снизу вверх?
— Очень хорошо помню это свое состояние, когда думал, что я ненастоящий поэт. Был уверен, что не смогу писать на уровне старших товарищей Юрия Бекишева, Виктора Лапшина, творчество которых высоко ценю до сих пор. А в тридцать лет понял, что у меня свой путь, и завидовать, в общем-то, некому. Горжусь, что чему-то учился, посещая литературную студию Игоря Дедкова. Но Игорь Александрович был скорее учителем жизни. Больше дал в мировоззрении, в мировосприятии. Тебе вот в армию он писал письма, присылал книги. И это, согласись, больше, чем содержимое конвертов и бандеролей.
— Теперь ты сам ведешь областную литературную студию имени Дедкова.
— Раньше какие были фигуры, какие обсуждения! Сейчас приходится смирять в себе жесткую критику. Стараешься подсластить пилюлю.
— Еще деталь. У Дедкова собирались за круглым столом, глаза в глаза. Сегодня схема: учитель — парты — ученики.
— (Вздыхает.) Может, такой формат и отдает нравоучением. Когда в областной библиотеке занят зал периодики, мы собираемся в уютном кабинете Павла Корнилова. Там за столом действительно все проходит живее, доверительней. Хотя мне, руководителю, удобней школьный вариант. Всех видишь, думаешь, кого за кем выпустишь. Кстати, из-за этого иногда возникают серьезные обиды.
— Ну, уж не до такой степени, как у Игоря Талькова с Азизой.
— На эстрадных выступлениях круто завершать концерт. А у нас к финалу публика устает. Лучше выходить со стихами вторым-третьим. Поскольку в Костроме еще принято опаздывать.
— Ага. Всем известна дама (учитель литературы, кстати), которая, как по расписанию, приходит к финалу. Явится и как будто с печки свалилась: «Разве уже все?..»
— Дим, предвижу твой любимый вопрос на эту тему: костромская публика не очень подготовлена к качественным стихам. Ей бы что-нибудь подоступней. Но так всегда было. Книги Фета, недорогие, простые люди часто покупали на обои, делали из страниц самокрутки. Поэт не обижался, говорил: «Я пишу для знатоков». И, как показало время, оказался прав. А, к примеру, лирика Эдуарда Асадова всегда находила отклик. Это устная поэзия, рассчитанная на выразительное чтение. Или вот, Полонский Фету писал: «Почитай стихотворение хоть Пушкина, хоть Тютчева. Похлопают только из-за имени. А прочти: «Вперед! Без страха и сомненья на подвиг доблестный, друзья!..» Да любое либеральное стихотворение встретят бурными аплодисментами. Потому что на слух воспринимают не тонкости, а конкретный посыл, который легко считывается. И это в Костроме сплошь и рядом.
— А если ты еще член Союза писателей, издал не одну книгу… Но все равно это – графоманство чистой воды, если называть вещи своими словами.
— Есть настоящая поэзия, а есть любительская. У Мандельштама была строчка: «Расстрелянная даль». Хорошо же! Но он и это исправляет, поскольку слишком в лоб. И получается «Рассеянная даль». Вот так работает мастер. А чего уж говорить о тех, кто сразу пишет набело и тут же бежит прочесть публике. В Костроме совсем немного настоящих авторов.
— Огласите весь список, пожалуйста.
— На мой взгляд, из ныне здравствующих поэтов — Иван Волков, Юрий Бекишев, Анатолий Беляев, Евгений Разумов, Сергей Потехин, Владимир Иванов, Елена Балашова, Ольга Колова, ты. Набирают силу Екатерина Каргопольцева, Александр Смоляков. Из прозаиков… Пожалуй, Игорь Кудрявцев, Виктор Сбитнев, может, еще пара человек.
— Зато членов Союза писателей в области — десятки!
— Пусть будут. Не далее как сегодня я написал очередную рекомендацию. Правда, за нее мне не стыдно. Кате Каргопольцевой. Повторюсь, достойный автор, с хорошими перспективами. Думаю, Союз писателей нужен не для вдохновения, а для чего-то другого. Для сплочения, съездов, семинаров, организационной работы. Может быть, для издания книг. Но пока с типографской работой напряженка.
— Я считаю, что и с тонкими ценителями литературы в наших краях напряженка. Проводя параллель, вспоминается обращение дрессировщика Запашного к костромичам. Я бы приехал к вам с ярким выступлением, но вы запомните не шоу, а убогую атмосферу заброшенного властям цирка.
— Когда у нас проходил турнир в цирке, многие гости воротили нос: «Чем у вас так пахнет?!» На что был готовый ответ: «Шахматами!»
— Кстати, о шахматах. Многие считают, что ты неплохо устроился. Не напрягаешься, к большим вершинам питомцев не ведешь.
— Я веду занятия. Постоянно экспериментирую, стараюсь, чтобы детям было интересно. Выбираю себе шахматные жертвы. Тех, кого обыгрываю без ферзя. А потом они, взрослея, начинают меня обыгрывать. Работа хорошая, чего говорить. Передо мной и не стоит задача готовить чемпионов. На это есть школа высших достижений. И все же горжусь, что воспитал несколько человек, ставших мастерами. Сравнительно недавно занимался у меня очень одаренный Рома Волков. Когда он стал постарше, я передал его Андрею Васильевичу Белетскому. И правильно сделал. Шахматист, который добился серьезных успехов, должен заниматься у наставника высшей категории.
— При этом дети буквально тебе проходу не дают.
— Я сам хожу на работу, как домой. Хочется, чтобы и ученикам здесь было уютно, комфортно. Чтобы занятия доставляли радость. Становление подростка очень специфично. Им обязательно нужен тот, над кем можно пошутить, посмеяться. А порой доверить что-то важное. И я принимаю это на себя. Мне придумывают прозвища. Иногда, не переключившись со школьных уроков, дети обращаются «Светлана Васильевна…» А бывало, что даже мамой называли! (Хохочет.)
— У тебя одно время даже девиз был: «Вместе — мы банда!»
— Как-то им объявил, что являюсь начальником мафии. И что скоро откроется лагерь юных друзей мафии. Загорелись. Сделали мне соответствующий документ. Что однажды сыграло злую шутку. В каком-то учреждении культуры на просьбу предъявить удостоверение личности, замешкавшись, протянул охраннику эту «ксиву». Он опешил: «Извините. По таким корочкам пройти не сможете».
— Сан Саныч, говорят, ты в день читаешь по несколько книг от корки до корки.
— Это преувеличение. На чтение уходит пару часов в день. Начну одно, возьмусь за другое. Очень удобно. Хочется отложить, подумать, переключиться. Люблю документальное что-то. Последнее время очень много читаю стихов. Как в юности. На днях с удовольствием прочитал книжку, которую тебе подарил известный актер Лев Прыгунов. В ней Лев Георгиевич очень откровенно показал жизнь московской литературной и кинематографической среды 60-х годов. Прыгунов же дружил с Бродским. Словом, получил огромное удовольствие.
— При всем при этом ты рьяный поклонник электронной книги.
— Хочется читать что-то новое, прозвучавшее. Но, к сожалению, в книжном варианте подобное до Костромы доходит не всегда. Процентов тридцать. А в Интернете все появляется гораздо раньше. Нажал. Скачал. Прочитал. Я, как и ты, уверен, что настоящий разговор автора и читателя происходит только один на один.
ПУСТЬ ГОВОРЯТ
— У тебя есть недоброжелатели?
— Конечно. Наслышан. Пустили слух: развелся с женой. Некоторые считают, что я слишком пижонистый, что сноб, что хочу всем нравиться. Каждому не угодишь. Иногда вспоминаю события из своей жизни, когда действительно был не на высоте. Бывает стыдно.
— Что не мешает тебе подмечать осечки других. Мало того, ты непременно фиксируешь их в своем легендарном желтом блокноте. Прочти пару.
— Хвасталась своей аспирантурой,
выступала часто всем назло.
Иногда казалась полной дурой.
Может быть, к ней это и влекло.
Или вот записал картинку из жизни. Недавно еду в маршрутке и слышу диалог бабушки с внуком лет семи. Он говорит: «Бабуль, когда приходишь домой, обязательно дверь запирай! А то зомби могут прийти». Все достаточно безобидно. Блокнот, кстати, давно не желтый, и не один.
— Чего не скажешь о твоих книгах.
— Их пока две. Да я не спешу с этим. Некоторые наши авторы уверены, что все написанное непременно должно быть опубликовано. И кому-то это удается сделать талантливо. Тоже думаю иногда: а не заняться ли пробиванием книжки? Потом остынешь: нет, пусть лучше рукописи еще полежат. Но у меня все подготовлено. В год пишу примерно стихотворений тридцать. Из них половину можно печатать.
— Каких подарков ждешь на юбилей?
— Любых. Да просто появление человека, пришедшего поздравить, уже подарок. А так-то интересно что-нибудь неожиданное. Творческие люди зачастую небогаты материально, зато богаты на креатив. До сих пор храню подарок Толи Абрамова. Он купил в уцененке диск «Учим русский язык вместе с Хрюшей и Степашкой». Представляешь! Этот диск и сейчас у меня на книжной полке на самом видном месте. Правда, приступить к занятиям так и не удосужился. Горько, что Толя недавно ушел из жизни.
АЛЕКСАНДР, ЭТОТ ГОРОД НАШ С ТОБОЮ
— Кстати, ты не прочь при встрече знакомым подсластить жизнь, раздаривая конфетки. Фишка?
— (Смотрит в окно.) Мне кажется, не хватает в жизни эмпатии. Это как симпатия, только шире. Хочется какого-то доверия вокруг, доброжелательности. У нас многие костромичи агрессивно настроены. Зачем?
— Как твое противодействие недружелюбности выглядит технически? Глядишь с утра в черную дыру пустого кармана и думаешь: «Пойду-ка наполню ее добром»?
— В магазин хожу часто. Что уж, конфет не купить?!
— Любишь Кострому?
— Мне интересней, любит ли она меня? Ответные чувства важней. В целом в Костроме меня все устраивает. Но рад и серьезным столичным площадкам. С удовольствием выступал в доме Лосева на Арбате, в институте мировой философии, в переполненном зале Центрального дома литераторов, помнишь? Хотя жить с этой мыслью… Насчет Костромы у меня есть строчки: «Город впору, да мир тесноват». Кажется, что в городе-то я на месте.
Дмитрий ТИШИНКОВ.
Фото Автора.