И врагу не пожелаешь пережитого Натальей Захаровой. Но во многом благодаря именно ее борьбе за дочь мы и узнали, что же такое ювенальная юстиция. Французская Фемида отняла у нашей соотечественницы трехлетнюю Машу, и с тех пор они виделись лишь по несколько раз в год под присмотром сотрудников соцслужб. Напомним вкратце эту историю.
Наталья Захарова – актриса МХАТ, в начале девяностых уехала в Париж работать по линии сотрудничества стран в сфере культуры, где познакомилась и вышла замуж за Патрика Уари, врача-ортодонтиста. В 1995 году у них родилась дочь Маша. Однако вскоре супруги развелись, так как Патрик имел проблемы с наркотиками, суд оставил ребенка с матерью. Но отец, не желая платить алименты, потребовал у ювенального суда поместить трехлетнюю дочь в приют, и судья, не повидавши ни ребенка, ни мать, удовлетворила его просьбу. Саму же Наталью лишили родительских прав с формулировкой: «удушающая захватническая любовь матери к своей дочери». Нарушение десятка статей Европейской конвенции по правам человека не остались без внимания и российского президента и банальное дело о разводе получило широкую политическую огласку.
Господин Уари, испугавшийся наказания (медэкспертиза зафиксировала следы побоев на теле дочери после свидания с отцом), обвинил бывшую супругу в поджоге его квартиры.
Несмотря на бесспорное алиби, представленное французской полицией, Захарова получила три года тюрьмы! После четырех месяцев заключения в самой страшной французской тюрьме Флери-Мерожис благодаря вмешательству Минюста России ее перевезли на родину, где она была помещена в костромскую колонию №3 в поселке Прибрежном. Дальше было помилование Президента РФ Дмитрия Медведева, и вчерашняя узница – многие в нашем городе помнят тот ошеломляющий момент – оказалась гостьей кинофестиваля «Созвездие». В последнее время актриса занимается правозащитной и общественной деятельностью, является помощником уполномоченного при Президенте РФ по правам ребенка, ею издана книга «Верните мне дочь». Люди, продолжающие следить за судьбой матери, разлученной с дочерью, спрашивают: чем же завершилась восемнадцатилетняя борьба россиянки с французским ювенальным правосудием? Где сейчас повзрослевшая Маша и видится ли она с мамой? У газеты «Голос народа» появилась возможность задать эти вопросы самой Наталье Захаровой.
Больше отняли – больше заработали
— Наталья, сейчас вы уже стали опытным правозащитником и помогаете другим. А тогда, во Франции будучи мамой маленькой дочки, имели хоть какое-то представление о ювенальной юстиции?
— Ни малейшего! Только тогда, когда в 2000 году создала в Париже с друзьями-французами правозащитную ассоциацию «Защитите Машу» и начали бороться за мою дочь, к своему ужасу стали осознавать, с чем нам предстоит сражаться. Ювенальная система была создана во Франции сразу после второй мировой войны и, причем, с благородной целью – собрать с улиц ребятишек, лишившихся родителей. Но, как известно, потери Пятой республики в войне несопоставимы с потерями нашей страны, и беспризорников было не так уж много. И с годами система стала работать на саму себя. На сегодняшний день во Франции на ювенальную юстицию выделяется более 6 миллиардов евро в год. Деньги огромные, и государство убеждает всех, что они тратятся не зря. Если для российского менталитета ребенок, попавший в приют, – это драма, и мы стараемся в любом случае сохранить родственные связи, то в Европе – это проблема обеспечения работой большого числа людей. Во главе угла – не судьба ребенка, а финансовый интерес. История Маши – тому подтверждение. В три года ее отняли по просьбе Патрика, который не хотел платить алименты после развода. И французское правосудие вовсе не шокировало, что все эти годы он твердил: держите ее в приемной семье, ей там лучше. В течение почти восемнадцати лет, что я боролась за Машу, ни от одного представителя ювенальной системы (в основном это женщины) ни разу не услышала: «Как вам не стыдно – вы отдали дочь на шею государству! Почему сами ее не воспитываете?» А потому и не услышала, что им этого и не нужно. Чем больше отнятых детей, тем больше государство им платит!
— Не будь вы русской, события бы развивались по другому сценарию?
— По крайней мере, у арабов, африканцев, евреев, китайцев там почти детей не отнимают. Распространяется эта практика в основном на самих французов и родителей славянского происхождения. Темнокожих и так в стране перенасыщение, а из голубоглазой, красивой и умной девочки Маши почему не сделать настоящую француженку! Только сразу надо отсечь все лишнее – и православную веру, и русский язык, и русскую маму. Там по части отчуждения от матерей работает мощнейший аппарат. С трех лет Маше вдалбливали ужасы про Россию. На одном из свиданий, которое проходило в помещении социальной службы с решетками на окнах и в присутствии надзирательниц, дочка мне сказала: «Мама, хорошо все-таки, что я живу в приемной семье, потому что в России кушать нечего, а здесь у меня хотя бы есть еда». Противостоять этой машине зомбирования почти невозможно. Наши телефонные разговоры всегда прослушивались, а когда во время свиданий Маша говорила по-русски «мАма», ее тут же били по рукам: говори «мамАн»! Маша не получила ни одной русской книжки из тех, что я ей посылала, ни одной кассеты с русскими песнями. Да что там! Пропадали неизвестно куда даже вещи, которые я с любовью для нее выбирала. На встречи со мной ее привозили в какой-то мальчишеской застиранной одежде. Меня обвиняли даже в том, что я водила Машу в секту. Сектой они называли известный православный храм Александра Невского на улице Дарю, прихожанами которого были многие известные деятели русской и французской культуры.
Тюрьма Флери-Мерожис – настоящий ад
— Что вы знаете о приемных семьях, в которых Маша жила?
— Неужели полагаете, что эта информация была доступна? Адреса и фамилии приемных родителей тщательно скрывались. Окольными путями удалось выяснить лишь то, что сначала Маша жила в семье лесника, и на ее содержании они зарабатывали порядка двух тысяч евро в месяц. При этом у них была своя дочка. В общем, современный вариант «Золушки», только без сказочного хеппи энда. Сколотив на моей дочери состояние, прикупили себе домик на море, а мою дочь передали в другую приемную семью. И это происходит в стране , считающей себя родиной прав человека! Когда моя маленькая Маша, не умевшая правильно по-французски писать слово «судья», умоляла отпустить ее домой к маме, то ее желание никогда не принималось в расчет. А ведь того требует закон Европейской конвенции по правам ребенка! Если вы – не дай Бог, во Франции – обидите словом гомосексуалиста, то можете получить штраф порядка сорока тысяч евро. Но при этом никто не несет никакой ответственности за растоптанную душу ребенка. Когда Маша после наших коротких встреч цеплялась за меня с криком «Мамочка, не отдавай меня этим злым людям», то ее хватали как вещь и толкали в машину, а мне говорили: «Мадам Захарова, перестаньте плакать, ну что вы так некрасиво страдаете! Вы травмируете вашу дочь».
— Как вы оказались в заключении? И что за тюрьма, в которой вы сидели во Франции? У нас почему-то принято считать, что там чуть ли не «курорт» за решеткой.
— Это может сказать только человек, не побывавший в тюрьме… В октябре 2010 года российский суд вернул мне родительские права, противозаконно отнятые французским правосудием. И с этим решением я отправилась в Париж, поскольку замминистра юстиции Франции заверил наш Минюст, что по сфабрикованному Патриком делу о «поджоге» меня не арестуют. Но по приезде в суд я была доставлена сначала в полицейский участок, а потом в тюрьму Флери-Мерожис. Эта тюрьма печально известна большим числом самоубийств, в том числе и среди надзирателей. Во время моего нахождения там свела счеты с жизнью американка, имеющая французское гражданство. До сих пор вспоминать эту тюрьму не могу: и били по лицу, и под дождь в одной футболке и брюках в январе выставляли, и заламывали руки, и не разрешали прогулки. В тюрьме сидели люди разных вероисповеданий, и у всех была в воскресенье часовая служба. А православного священника, который просил встречи со мной, так и не пустили. Вдруг да расскажу на исповеди всю правду!
Свидание в колонии – больше чем свидание
— А чем вспоминаете Кострому? Без обид?
— По выходу из колонии, по личному приглашению губернатора я сыграла в вашем городе несколько моноспектаклей. У вас удивительный зритель – чрезвычайно благодарный. С некоторыми костромичами я тогда подружилась и продолжаю с ними до сих пор общаться в соцсетях. В Костроме в то время проходил кинофестиваль «Созвездие». Помню, с какой теплотой меня приняли коллеги. После шести месяцев заключения я, конечно, выглядела не лучшим образом, но всеобщая забота и внимание тогда очень отогрели мою душу.
— Про колонию в Прибрежном тоже говорить не хочется?
— Ну отчего же. Совершенно искренне передаю всем ее сотрудникам мои лучшие пожелания. Но коль у нас серьезный, а не комплиментарный разговор, то хотелось бы, чтобы от сказанного была какая-то польза. Я же знаю теперь места «не столь отдаленные» изнутри, и в курсе, как там готовятся к визитам проверяющего начальства. Когда после колонии я вернулась домой, то первым делом собрала две сумки со свежими номерами газет и книгами и отправила с оказией в Прибрежное. Надеюсь, что они дошли. Чего в колонии не хватает, так новостей с воли. А люди должны быть в курсе происходящего, потому что им потом выходить в реальную жизнь. К сожалению, у нас очень слабо пока работают адаптационные центры, которые помогали бы потом этим мамам устроиться на работу, восстановить психологический контакт с детьми. Считаю, что необходимо увеличить количество визитов родственников, особенно детей, к осужденным. Потому что связь ребенка с матерью – это самое важное, и она не должна прерываться. Надо быть честными: не все сидят по статьям, по которым они должны сидеть. Есть случаи и судебных ошибок. В любом случае, если женщина имеет возможность хоть раз в месяц обнять своего ребенка, то это придает ей огромную силу. А уж как важны свидания для ребенка. К слову, комнаты, где женщины встречаются с членами семьи, очень уютные, чистые, и у детей не останется удручающего впечатления. У меня есть немало предложений ФСИНУ по усовершенствованию жизни заключенных, и они вовсе не требуют каких-то материальных вложений. Если бы сотрудники Костромского ФСИН пригласили меня на встречу для серьезного разговора, то я бы с удовольствием согласилась.
Франция перед дочерью так и не извинилась
— Многие наши девушки по-прежнему мечтают о замужестве с иностранцами. И всем по-прежнему кажется, что их-то не коснется злой рок. Что скажете, исходя из своих уроков? Неужели сидеть дома и никому не верить?
— Ну, ситуация сейчас совсем другая! Наша молодежь в отличие от нас, тогдашних, через Интернет может получить любую информацию о любой стране, в том числе и об ее судебной системе. Как советник по культуре главы управы нашего района я много общаюсь с молодежью и уверяю – у них нет никаких иллюзий насчет Европы. Знают и про безработицу, и про прелести ювенальной юстиции. Истории с отнятием русских детей в Норвегии, Голландии, и других европейских странах, думаю, тоже многих отрезвили. Начеку теперь следует быть и в самой России. К сожалению, втихую у нас введено немало ювенальных технологий, и только наши протестные процессы их пока придерживают. Я недавно делала доклад в Общественной палате РФ и предлагала вернуть в школу предмет психологии и этики семейных отношений. Надо, чтобы дети знали, что у нас есть свои замечательные семейные традиции.
— Когда вы в последний раз общались с дочерью?
— После ноябрьских терактов в Париже, во время которых погибло очень много молодежи, Маша не выходила на связь, и я запаниковала. Адрес ее тщательно Патриком скрывался, и тогда я обратилась за помощью во французское посольство. И через некоторое время Маша позвонила мне. И это был самый счастливый момент! Я слышала ее голос, а она – мой. Дочь впервые спрашивала меня о бабушке, дедушке. Но когда я пригласила ее в Москву увидеться с родными, она сразу замкнулась. Я почувствовала, что Маша очень сильно зомбирована . 19 июня у дочери день рождения – ей исполняется 21 год. Я должна поехать и постараться увидеться с ней.
— Есть надежда растопить ее предубеждение?
— Растопить – это уже задача французских судебных органов, а не моя. Мне растапливать нечего. Как мать я уже всей своей многолетней борьбой доказала, как люблю дочь. А вот во Франции в этой «судебной ошибке» до сих пор никто не сознался и не извинился перед Машей, не сказал: «Прости, вышла судебная ошибка, твоя мама ни в чем не виновата». Для моей дочери, ее психики и дальнейшей ее жизни как женщины, матери – это очень важно услышать! Но я уверена, что скоро мы будем вместе!
Алевтина НОВИКОВА.
«Голос народа», №21 (679) от 25.05.2016.