Александр Дементьев, 13,6 рентгена:


— 26 апреля 1986 года я работал водителем на машине, которая развозила газ по области. В этот день ездил по Сусанинскому району и был очень удивлён тем, что на каждом дорожном посту по пути вместе с автоинспекторами стояли сотрудники службы гражданской обороны в спецодежде. Сразу подумал, случилось что-то неладное.
Потом мы узнали о Чернобыльской трагедии, пришла повестка из военкомата на переподготовку. В зоне заражения я пробыл с 10 марта по 24 мая 1987 года. Мы занимались дезактивацией дорог, вставали в 4 часа, раньше всех остальных, и поливали трассы водой, чтобы люди ехали на работу без риска получить дозу.
Много раз слышал, что в зоне можно встретить животных с двумя или даже тремя головами – это выдумки, конечно. Но брошенной домашней скотины после эвакуации жителей действительно было много. Помню, как однажды видел двух поросят, на одном было написано «ГАИ», а на другом – «ДАИ» — кто-то из местных решил пошутить. Но с двумя головами точно никого не встречал.

Олег Иванов, 18,5 рентгена:

— 26 апреля я помню прекрасно. В этот день я с супругой отмечал нашу ситцевую свадьбу, первую годовщину бракосочетания. С тех пор для меня этот день и радости, и грусти.
В Чернобыль попал, как и все, через военкомат. В мои обязанности входила очистка и дезактивация галерей одного из комплексов атомной станции. Тогда нас всех призывали на полгода, но я пробыл в зоне всего два месяца. Дело в том, что максимальная норма радиации составляла 25 рентген, а мы за две-три ходки на станцию нахватали по 18 рентген и непосредственно к блокам нас уже не пускали. Поэтому остаток службы работал на стройке городка для срочников в Припяти.
Говорят, в Чернобыле тогда водились белки размером с собаку, но это не так. Белок я встречал, но по виду они ничем не отличались. Собаки тоже были, но такие же как у нас, на белок не похожи.

Дмитрий Бурков, 20,5 рентгена:

— Что я делал 26 апреля, точно уже не помню. О трагедии узнал из газет спустя какое-то время. В Чернобыль отправился 24 октября 1986 года, а вернулся через три месяца, 24 января. Всё это время я был офицером, возглавлял медицинский полк, следил за поддержанием здоровья ликвидаторов.
Из чернобыльских баек помню такой случай. Едут на машине два водителя, и один другому говорит, «чтобы не получить радиацию, нужно что-нибудь выпить». Тот послушал, выпил и сел за руль, а в результате и дозу получил, и без прав остался, потому что его остановили на ближайшем же посту. Многие тогда и вовсе спивались, то ли поверив этим сказкам об алкоголе, то ли просто горе так заливали.
А что касается реальных чудес Чернобыля, так это совершенно безрассудные люди. Многие без конца тащили из зоны поражения радиоактивные кресла, оборудование, прочую мелочь и приносили всё это себе домой, планировали использовать в хозяйстве.

Борис Климов, 14 рентген:

— 26 апреля 1986 года я служил старшим инспектором по вооружению Забайкальского военного округа в городе Улан-Удэ. Время там сдвинуто на 5 часов, и сначала нам всем сказали, что в Чернобыле что-то произошло, есть какие-то неполадки, но ничего страшного, а всю правду мы узнали только дней через шесть.
Мобилизации в Чернобыль у нас в Забайкалье не было, но в зоне я всё-таки побывал. В первые месяцы после аварии по всей стране собирали дозиметры, и доставить эту посылку доверили мне. Если можно так сказать, то мне повезло, я пробыл в Чернобыле всего двое с половиной суток. Привёз оборудование, быстро нашёл, кому его передать, благодаря знакомому сослуживцу, которого встретил в Чернобыле, и вернулся.
Помню, когда мы подлетали на место, уже заходили на посадку где-то под Борисполем, наш пилот забил тревогу, потому что мы, видимо, попали в какое-то облако из заражённых выбросов. Поскольку на борту была масса дозиметров, они показали небольшие отклонения. Лётчики тогда сильно перепугались, но их опасения были слишком надуманны. Никаких зелёных смертоносных облаков, которые могли бы за секунду облучить всех, кто был в самолёте, над Чернобылем не летало.

Константин Коробкин, 24,3 рентгена:

 В день трагедии я наверняка был на работе, трудился машинистом крана. 11 января 1987 года в группе из 13 костромичей нас отправили в Чернобыль через военкомат, я пробыл там три месяца.
Служил в зоне командиром взвода на 3-м и 4-м блоках АЭС. Нашей задачей было отремонтировать их. В это сейчас трудно поверить, но ведь тогда власти всерьёз были намерены запустить третий блок снова. Получается, миссия была изначально невыполнима, восстановить взорванную атомную станцию – это утопия. Но мы работали над этим. Разбирали всё по камешку, снимали штукатурку, стяжку, демонтировали целые стены, чтобы довести уровень заражения помещения до нормы в 0,15 миллирентген. Всё это потом отвозили на могильники для захоронения.

Даже в таких условиях ликвидаторы не теряли чувства юмора. Коллектив был в основном мужской. Помню, как один из моих сослуживцев купил в магазине в Припяти женское нижнее бельё и подложил его одному из сослуживцев, это долго ещё было предметом шуток. Одна такая шутка даже едва плохо не закончилась. Одному из нас в карман бушлата подложили кусочек угля, который внешне очень напоминает графит со станции, который очень радиоактивен. Когда парень нашёл в кармане такую вещь, то впал в уныние, мы ещё долго убеждали его, что это был розыгрыш и это всего лишь уголь, а не графит.

Евгений Егоров, 24,5 рентгена:

— 26 апреля 1986 года я был дома в Костроме. А уже 2 ноября нас забрали в Чернобыль. О том, что там произошло, я узнал случайно, можно сказать. Стал обращать внимание, что в Костроме ни с того ни с сего начали поливать водой улицы, даже после дождей. Поползли разные слухи, и только потом все узнали из новостей.
Непосредственно в зоне я провёл 58 суток. Трудился в военно-строительном отряде, который отключал дома окрестных населённых пунктов. Нас называли «бригадой мародёров». Мы работали в небольших сёлах, деревнях, на хранилищах и дезактивировали эту территорию.
В 1989 году я ехал из отпуска в поезде, где один из попутчиков рассказывал разные небылицы о Чернобыле. Тогда у нас ни удостоверений ликвидаторов, ни нагрудных знаков, как сейчас, ещё не было. Мне нечем было доказать, что я был в зоне, вступить с ним в спор, но слушать было обидно. Парень без умолку болтал, что в Чернобыле у всех крыс светятся глаза, а от любой точки в небе или дождя ликвидаторы разбегались по укрытиям, потому что капля с неба могла прожечь насквозь. Но на самом деле никаких монстров и облаков-убийц там не было. Напротив, представьте, ноябрь месяц, опушка леса, а там полная тишина, ни птиц, на диких зверей, ни насекомых, ни единой живой души. Было страшно, было непонятно, но не более того.

Алексей Тележкин, доза неизвестна:

— В день трагедии я был за границей. Проходил срочную службу в группе советских войск в Германии. Как только вернулся оттуда и узнал о случившемся, сам написал заявление, что хочу поехать в Чернобыль. Был молодой, думал, что здоровья много, всё выдержу. А в итоге стал инвалидом второй группы.
В зоне я был три месяца с 1 октября 1987 года по 1 января. Работал там начальником службы разведки в тридцатикилометровой зоне вокруг АЭС. Как только приехал, неделю болела голова, потом организм подстроился. Но все ликвидаторы очень быстро уставали. Знаю, что даже профессиональные спортсмены, которые в день без труда пробегали 15-20 километров, спустя два дня в Чернобыле после двух километров падали без ног.
Больше всего мы пугали друг друга шуточками про импотенцию. Парни в основном были молодыми, до 40 лет, многие переживали, что после облучения не смогут иметь детей, но это не так. А что меня поразило по-настоящему и происходило на самом деле, так это Припять – правду говорят, город-призрак. Ещё я до сих пор вспоминаю дедушку и бабушку из одной из чернобыльских деревень. Их три раза эвакуировали, и три раза они возвращались, говорили «хата наша здесь, никуда из родного дома не поедем». Так и оставили их там жить, они брали воду из колодцев, выращивали что-то, ничего не боялись.

Сергей Гончаров, 23 рентгена:

— 26 апреля 1986 года я трудился преподавателем в военном училище и находился в Песочном. Тогда мы готовились принимать батальон приписного состава из Нерехты на учебные сборы. О трагедии я узнал немного раньше, чем все остальные, нам сообщило командование.
В Чернобыль отправился на полтора месяца с сентября по октябрь. Отвечал за дозконтроль на облучение своей рабочей группы. Ещё мы обследовали уровни станции на заражение с вертолётов. Как таковых аномалий я не встречал. Самым необычным для меня был героизм ликвидаторов, которые трудились там, даже не представляя, чем это может закончиться.
Самая странная небылица, которую я слышал об аварии, – это то, что на станции якобы не было так называемой «защиты от дурака» — системы, которая останавливает все рабочие процессы, если персонал нарушает положенный регламент действий. Так вот некоторые утверждали, что работники Чернобыльской АЭС заигрались настолько, что разогнали реактор, и он взорвался. Это, конечно же, полный бред.

Геннадий Илоян, 19,42 рентгена:

— В день трагедии я был на работе, на заводе автоматизированных линий. В Чернобыль отправился 12 июня 1986 года на 25 дней. Занимался я непосредственно дезактивацией крыши хранилища отходов ядерного топлива, поэтому свою дозу набрал довольно быстро.
О зоне слышал много всякого. Некоторые мои знакомые, например, когда слышат, что я ликвидатор, почему-то считают, что нас там каждый день поили красным вином. Ничего подобного не было. Кормили нас, конечно, очень хорошо, но алкоголя не давали.

Владимир Гилёв, 17,8 рентгена:

— 26 апреля 1986 года я находился в непосредственной близости от места трагедии. Мы как раз возвращались из Львова, где проходили соревнования среди сборных курсантов военных академий по стрельбе. Ничего необычного, проезжая на поезде районы, попавшие в зону заражения, мы не замечали. О трагедии узнали только когда вернулись в Кострому. Ведь официальная информация по стране распространилась только через неделю, после 1 мая. До этого власти всё скрывали.
В мае же мы, как военные курсанты, сами добровольно написали заявления, что хотим помочь стране и поехать в Чернобыль. Оказались мы там в августе 1986 года и пробыли примерно месяц, для нас это считалось стажировкой. В зоне я трудился в городском разведывательном отделе, занимался сбором данных.
За все эти годы я слышал о Чернобыле столько всяких баек и небылиц, что даже смешно. Чего только люди не придумывают, вплоть до говорящих грибов с глазами. На самом же деле всё было намного проще, мы даже ели яблоки, которые росли в зоне, очищали их получше, измеряли дозиметром и ели. Ни внешне, ни на вкус они ничем не отличались от обычных. Кстати, с фруктами связана ещё одна байка. Как известно, вокруг АЭС жизнь продолжалась, работали магазины, рынки. Но для того, чтобы что-то продать, это необходимо было сначала проверить на радиацию в лаборатории. Однажды к солдатам, которые там работали, пришёл мужчина с гроздью винограда, и попросил проверить. Они ему ответили, что этого слишком мало, нужно целое ведро, которое они сожгут и по выбросам сделают замеры. Естественно, никто ничего не сжигал, виноград измерили дозиметром, благополучно съели, а мужчине выдали разрешение продавать его фрукты.

Иван САРАФАНОВ.

«Народная газета» № 16 от 20 апреля 2016