Известный костромской артист, любимец публики и невероятно интересный собеседник недавно отметил семидесятилетие. Эмиль Очагавия, народный артист России, дал интервью нашей газете.
Светлая вера в добро
— Эмиляно Лоренсович, считаете ли вы себя примером для подражания и почему?
— Я не считаю себя примером для подражания и могу сказать, почему. Потому что каждый человек – это личность! Тем более в театре актер должен быть личностью. Подражать кому-то – это бессмысленно!
— Говорят, что многое в карьере артиста зависит и от режиссера?
— Мне везло на хороших режиссеров. Это и Владимир Феликсович Шиманский, который очень много сделал для нашего театра. В Астрахани я работал с очень интересным режиссером Нелли Эшба. Это романтик, она поставила «Снегурочку» и многие другие спектакли, которые были навеяны удивительным романтизмом и какой-то светлой верой в добро. Мне кажется, это очень важно в театре, если театр не несет в себе миссию добра и терпимости, совестливости, взаимного уважения, то тогда мы скатываемся до кровавых разборок. Типа ментовских войн на телевидении, где с самого начала все ясно. Зло будет наказано, а добро восторжествует, но это все клише. После посещения театра зритель обязательно должен думать, а не просто посмеялся и ушел пустой, как и пришел.
— Есть у вас любимые роли?
— Конечно, Воланд. Безусловно, «Полет над гнездом кукушки». Это отнюдь не проходные роли. И много других! Я сыграл ролей сто, и в каждой находил что-то интересное, за что можно было зацепиться, чтобы потом не было стыдно…
— Помните ли свою первую роль?
— Это было так давно. Но начал я работать всерьез в Астрахани. Роль Дона Карлоса. Потом Лукаша, Мизгиря. Были и неудачи. Например, с Макбетом. Я просто по возрасту не мог постичь Макбета и его поступки. Если бы я играл Макбета в другое время, все было бы совершенно иначе!
— Чем вас привлекают роли классического репертуара?
— Классика – это хорошая драматургия. Это – не пьесы-однодневки, которые шумно прошли и все о них забыли, поскольку завтра – уже другое время. Вот пьесы Островского, казалось бы, когда это было! Но как они актуальны сегодня. Хотя бы «На всякого мудреца довольно простоты»…
— Когда попали в Кострому?
— В 1976 году меня сюда пригласил Владимир Феликсович Шиманский, с тех пор я здесь и нисколько не жалею! Мне интересна моя работа.
Извечная актерская судьба
— Вам хватает смелости, чтобы экспериментировать на сцене?
— Если этот эксперимент ведет к какому-то результату, и без этого никак нельзя. Но все зависит, к какому результату мы идем (вздыхает).
— Вы блистали в роли Робинзона, буквально «переиграли» главных персонажей. Как вы над ней работали?
— Мне во многом помог Сергей Юрьевич Кузьмич, режиссер-постановщик. Мы все построили на том, что это извечная актерская судьба: безденежье, унижения, могут и в перьях вывалять. Но все равно он остается человеком! Хотя, казалось бы, чтобы называться человеком, надо что-то иметь. А у него ничего нет. Рядом с ним другие, о которых он потом может сказать: «О варвары, о разбойники!» Хотя он от них полностью зависит. Эта тема у Островского и в других пьесах. Помните, Счастливцев и Несчастливцев. Так вот, Робинзон – это Счастливцев! Никому не нужный и заброшенный…
— Эмиляно Лоренсович, сейчас у актеров другая судьба?
— Конечно, сейчас другие времена! Но все равно актер зависим от режиссера, от репертуара. Многое строится на взаимном понимании режиссера и актера. Они находят общий язык, потому что без этого ничего не сделать.
— Вы блестяще сыграли в «Дядюшкином сне» Достоевского.
— Мне безумно нравится эта работа! Интересная драматургия. Я играю человека, про которого говорят: это же идиот. «Его же похоронить забыли, так его надо женить на молоденькой, сколько он протянет? Год? Да, Господи, месяца два, и ты, Зиночка, сможешь спасти молодого человека, которого любила» (с невыразимой болью произносит слова роли Очагавия).
— И девушка ведь соглашается на это?
— Соглашается! Однако в финале говорит: «Вас, немощного, облапошили». И он ей отвечает, что она одна – добродетель, благородная девушка…
— Наверное, ваше необычное происхождение, ваши испанские корни придают какое-то благородство вашим ролям?
— Я не думаю об этом! Должен вам сказать, что в театре очень много молодых актеров сейчас. Не испанцев (смеется). Но это – благородные и достойные люди. Во всяком случае, это поколение несет основную репертуарную нагрузку, и делает это очень достойно. Это приятно…
Время собирать камни
— И все же читателям интересно узнать более подробно о ваших испанских корнях.
— Мой отец родился не в Испании, а на Филиппинских островах. Его мать – филиппинка, очень жесткая женщина, которая держала всех в узде. Было пять сыновей и одна дочь. Мой отец Лоренс в 15 лет сбежал из дома. Помню, он мне рассказывал: «Понимаешь, этот маленький остров, на котором я живу. А где-то там есть Россия, и Америка, и Африка! И я никогда это не увижу?!»
— Как же ваш отец оказался в России?
— Сначала отец поступил на пароход юнгой. Плавал пять лет до Сан-Франциско из Манилы, это – столица Филиппин. Стал помощником командира корабля. Потом остался на берегу, окончил инженерную школу Форда. Поступил в подпольную коммунистическую партию. Отец говорил, что лишь пролетариат что-то делает. Остальные только кушают и получают. В России – революция, лозунг – пролетарии всех стран, соединяйтесь! И отец в 1923 году с группой инженеров-коммунистов зафрахтовали теплоход и отправились в Европу. По пути они забирали таких же коммунистов…
— Мечты вашего отца совпали с реальностью?
— Он получил направление в Кемерово и три года работал на химзаводе. Потом два года строил в Днепропетровске трубопрокатный завод. Многие его иностранные друзья-коммунисты были репрессированы. Его друг был расстрелян. Но он остался и работал на Сталинградском тракторном заводе вплоть до войны. Потом мы осели в Латвии.
— Там и началась ваша творческая карьера?
— Да, я поступил в театр Балтийского флота. До этого был токарем в авторемонтной мастерской.
— Где учились актерскому мастерству?
— В Ленинградском институте на курсе Георгия Александровича Товстоногова. Но со второго курса меня призвали в ряды Советской Армии. Служил три года. Хотя через месяц вышел указ – служить два года…
Еще через пару месяцев новый указ – из театральных вузов не призывать! А я-то уже в армии, но я о службе совершенно не жалею. Все-таки каждый мужик должен пройти армию! Там видишь все: и грязь, и товарищество.
— Как сложилась ваша жизнь после армии?
— Вернулся в театр Балтийского флота, потому что на курс вуза не удалось вернуться – три года прошло. Потом работал в театрах Калуги, Астрахани и Кемерово. Сколько жизней я прожил на сцене! Дай Бог каждому! Это очень интересно. Моя собственная жизнь достаточно простая…
— Эмиляно Лоренсович, у каждого человека есть настоящие друзья. Расскажите, пожалуйста, о них.
— Сейчас друзей у меня немного. К сожалению, многие друзья ушли в небытие. Три года тому назад ушла моя жена, так что не зря говорят, есть время собирать камни, а есть – разбрасывать. Вот когда начинаешь разбрасывать, то выясняется, что настоящих-то камней не так уж много. Сколько всякого мусора собираешь по дороге. В театре у меня очень близкие отношения с Алексеем Галушко, с Гостищевым, да у меня, слава Богу, со всеми нормальные отношения. Товарищеские и доверительные. Ведь если этого нет, то работать невозможно. Но самый близкий друг – Владимир Иванович Шевцов, брат моей жены.
— Часто ли с ним встречаетесь?
— Каждый год я бываю у него. Ладога, рыбалка! А копченые окуни! О-о-о!
В прошлом году я свалял дурака. Володя был на работе, а я перед отъездом коптил себе рыбу. Все сделал по правилам! Я закоптил двадцать здоровых ладожских окуней! Потом протер их чуть-чуть подсолнечным маслицем, они стали просто золотыми. Все приготовил и убрал на время в холодильник. Сажусь в поезд – звонок, Володя говорит: «Ох, как ты меня порадовал! Открываю холодильник – а там копченые окуни!» (Смеется.) Надеюсь, что он мне теперь сам привезет окуней.
Это – состояние души
— Что вам дает силы и вдохновляет?
— Ну, конечно, работа! Когда есть работа, живешь в определенном ритме. Это смысл жизни. Никаких особых увлечений у меня нет, только – работа…
— Хотелось спросить: что в вашем понимании идеальная семья?
— Мне трудно об этом говорить, после того как ушла из жизни моя жена. После ее ухода я потерял какие-то ориентиры в жизни. У меня есть дочь, внук Андрей. Но я зову его Геббельс, потому что он рвет обои. Вот даю ему лист бумаги, но зачем ему бумага, если есть фломастеры и обои. Можно же и так рисовать. Он, правда, маленький совсем – два с половиной года. Но квартире грозит ремонт…
— Часто ли вам приходится давать автографы?
— Бывает, но я всегда при этом испытываю какое-то чувство неудобства. Казалось бы, моя профессия публичная. Но я не люблю тусовки и мероприятия. Какое-то повышенное внимание ко мне немножко коробит.
— Но ведь вас, наверняка, частенько узнают зрители?
— Да, нередко здороваются. Однажды был эпизод, когда я испытал чувство гордости. Обычно я прохожу наискосок через двор, где пацаны играют в футбол. Однажды кто-то ударил мячом так, что он попал в меня. И один мужчина сказал: что ж вы творите, вашу мать! Это же наш народный артист! Как я пошел! Маршрутка ушла, я дождался следующей, но вот этого я забыть не могу! (Улыбается.)
А еще мне вспоминается одна встреча в Боговарове. Было время, когда театр по всей области ездил. Часов пять утра, и я иду на речку. У забора стоит старушка. Я ее не знаю, и она меня не знает, но вдруг она кланяется в пояс и говорит: «Здравствуй, андел!» Я останавливаюсь и отвечаю: «Здравствуй, душа моя».
Валентина ФАДЕЕВА.
Интервью впервые опубликовано в «Костромской народной газете», №25 от 24 июня 2015.
