Юбилей литературоведа Юрия ЛЕБЕДЕВА совпал со стартом года литературы на все сто. Судите сами. Юрий Владимирович родился аккурат в ночь на первое января. И не где-нибудь, а в краях знаменитого классика — в нынешнем Островском районе, в селе Светлое. Мама, «простая» учительница, за просветительский труд в свое время награждена высочайшей наградой — орденом Ленина. Вот и не верь после этого в предназначение свыше…
— Юрий Владимирович, на вечере, посвященном вашему 75-летию, среди многочисленных гостей я что-то не заметил студентов. И это при том, что вы — профессор, доктор филологических наук.
— Студенты сейчас на каникулах. Да на филфаке я теперь и читаю мало. На полставки работаю. К тому же и курсы у нас теперь — десять человек.
— Когда я поступал в пединститут, было под восемьдесят.
— Когда-то было и девяносто. Лимит на бесплатные места назначается теперь министерством в 10-15 человек — и не более.
— Сами-то ребята хотят учиться? Или количество мест зависит от спроса и предложения?
— Конечно, студенты сейчас не очень охотно идут на филологию. Это дело не денежное. Идут больше на юрфак, экономику, финансы. Кстати, и на эти факультеты чисто бесплатных мест такое же, как и на филологический. Но там студенты идут и на платные места, число которых не лимитировано. На филологию же за деньги никто не идёт. Престиж филологии надо поднимать. Это задача общегосударственная. И власть в последние год-два, кажется, начинает это понимать.
— Наши власти попытались это сделать, сравнительно недавно вывесив по всей Костроме баннеры с портретами известных земляков. Но вы остались недовольны «своим» плакатом.
— Я бы промолчал, да сыновья поднялись. Их задела надпись: «Заведую кафедрой». Она поставила меня в неудобное положение перед коллегами. Ведь я ушел с этой должности 12 лет назад, в 2002 году. Что же касается престижа гуманитарного образования, то баннерами его не подымешь.
— Когда Вы услышали, что нынешний год наречен литературным, что сработало в голове?
— «Сработал» вопрос: что значит — год литературы? Или, например, год языка, год культуры? Получается, что всё остальное время будем жить без культуры, без литературы, без языка?! Но раз уж назвали год «литературным», надо это учесть и извлечь пользу. Во-первых, следует обязательно восстановить в Костроме литературный музей. Ведь его закрыли как бы временно. Обещали возродить в бывшем кинотеатре «Орленок». Но потихоньку тему свели на нет. А музей был хороший, живой! Там постоянно проходили интересные встречи. Но начальство, возможно, это испугало. Решили от музея избавиться. Мы от университета написали недавно письмо в областную администрацию о возрождении музея. Когда же это и сделать, если не в год литературы?
— Что приходит на ум сильным мира сего при слове «литература»? Классические произведения, которые зачастую не изучают, а проходят. Ледяные скульптуры возле каланчи в виде книжных персонажей. А у нас ведь есть писательская организация, которая, кстати, стремительно возрождается.
— Конечно, надо организовывать встречи с нашими писателями. В свое время мы очень часто их проводили в школах, библиотеках, домах культуры. Причем, по всей области. Ездили по районам целыми бригадами. Администрация выделяла транспорт, и принимали нас очень радушно. Неплохо бы это возродить. Потом прикрыли журнал «Кострома литературная». А ведь даже советская власть, которая ещё не потеряла инстинкт самосохранения, помнила пушкинский завет:
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу
— Когда я был молоденький, любил крутиться возле костромских писателей. Завораживало. Одна негорюхинская борода вкупе с тростью чего стоили! Сейчас же задумываюсь: а есть ли в Костроме настоящие писатели? Ольга Гуссаковская не уставала повторять: «Не может быть местных авторов или всероссийских. Писатель или есть, или его нет».
— Конечно, у нас есть достойные авторы. Потехин хороший поэт, Виктор Лапшин, Анатолий Беляев, Елена Балашова. Талантливые вещи у прозаика Владимира Старателева, у других костромских писателей. Сегодня, по инициативе Алексея Скулякова пошло движение в нашей писательской организации. Он на свои средства ремонтирует офис, проводит организационные собрания. Члены СП с интересом включились в процесс. Надо объединяться. Когда раздроблена писательская среда, ничего не удается сделать. Теперь появилась надежда.
— При этом для писателя главное — книги.
— Многое зависит от государственной политики. Ведь было же когда-то в Костроме свое издательство. И книги пользовались спросом, и окупались, вообще-то говоря.
— Окупались?!
— Конечно. Ведь издавалась и классика. А она в советское время была в в цене. И давала колоссальный доход. Сопоставимый с доходами такого автогиганта, как завод имени Лихачева. За счет больших отчислений в Литфонд, местные авторы могли за книжку получить 5 тысяч рублей. Теми-то деньгами! И это не изобретение советской власти. Когда-то русские писатели, очень активно печатаясь, давали почву для развития «маленьких», национальных литератур. А теперь всё это пущено под откос.
— Как вы относитесь к сегодняшним «классикам», лауреатам всевозможных новомодных премий?
— Читал и Пелевина, и Прилепина. «Санькя» в том числе. Талант, конечно, есть. Но много и сора.
— А Солженицын — классик?
— Перегиб. Как сказал Салтыков-Щедрин о «Бесах»: «Герои там марионетки, сделанные руками, дрожащими от гнева». Может, это жестко по отношению к Достоевскому, но по отношению к Солженицыну очень точно. Такая настроенность очень ему мешала. Не могу сказать, что книги Александра Исаевича вызывают у меня отторжение. Нет. Я читаю их с большим интересом и пользой. Но сказать, что это — великая литература, тоже не могу. В этом смысле гораздо художественнее Белов, Распутин, Астафьев.
— Вас постоянно перетягивают из литературы в науку. А сами-то себя кем ощущаете?
— Трудно сказать, Дима, кто я… Но, все-таки, думаю, что больше литератор, больше просветитель, чем исследователь, академический учёный. Поэтому не случайно и учебники пишу. Это сложное дело и не всем дается. Считаю, лучшая моя книжка — из серии «Жизнь замечательных людей» о Тургеневе.
— Я почему-то считал Тургенева легким автором. Ну, типа, как упоительны в России вечера и все такое. Благодаря чему на одном дыхании осилил всего Ивана Сергеевича в армии. Как чтиво.
— Я сам когда-то считал Тургенева легковесным, долго искал ключ к его пониманию. Но как-то, в шестидесятых годах, к тургеневскому юбилею, написал доклад о «Записках охотника». И вдруг меня это все затянуло, я ощутил тургеневскую глубину. Дело в том, что Тургенев прокладывал пути в литературе своего времени. Многое угадывал. Не случайно одно из его произведений называется «Накануне». Он предчувствовал то, что стояло на очереди, что созревало в умах его современников. Герои Толстого, Достоевского порой как бы зарождались в тургеневских романах. Чего стоит его Базаров, предвестник Раскольникова, или Лаврецкий, предвосхищающий героев «Войны и мира».
— Учебник литературы для старшеклассника — повод к размышлению, подсказка или шпаргалка?
— Задача учебника в том, чтобы разбудить интерес к литературе. Причем, желательно написать его так, чтобы слово писателя-классика звучало современно. Иногда мне говорят, что сложновато пишу. Может даже больше для учителя, чем для учеников. Стараюсь прислушиваться. Самое главное, донести — классика всегда живая.
— Хоть режьте меня, но я считаю большим классиком Мопассана.
— А никто и не спорит.
— Так почему бы его не включить в школьную программу? Уверяю, по крайней мере, у парней его творчество вызовет очень живой интерес.
— В последнем учебнике мы ввели зарубежную литературу. Там и Диккенс, и Бальзак, и Мопассан.
— Признайтесь: как из глубинки удается влиять на умы целых поколений России?! Вы автор многих учебников. Наверняка в столице крутые связи.
— Как я дошёл до создания учебников… Сначала написал небольшую книжку о Тургеневе. Она вышла в издательстве «Просвещение». Потом опубликовал там ещё несколько книг. А после переворота в 1991-м встал вопрос: что делать с новыми учебниками? Меня пригласили на заседание в издательство «Просвещение», где для обсуждения этого вопроса собрались методисты, издатели, учителя. И я выступил с реальным предложением сделать акцент на духовно-нравственном содержании русской литературной классики. Многим оно показалось интересным, и уже на следующий год вышел мой вариант учебника. Он, с небольшими изменениями, издаётся с 1992 года, уже более 20-ти лет. Критерий один — покупают его школы или нет. Тираж идет хорошо, его увеличивают.
— От кого идут заказы?
— От школьных учителей, от областных и районных отделов народного образования.
— Ну, так это очень здоровые рыночные отношения. Простого учителя не обманешь. А экранизация классики — хорошее дело?
— Отношусь к этому с большим недоверием. Если ты не прочитал произведение, а сразу смотришь фильм, он убивает твое читательское воображение. И теперь, при чтении «Войны и мира», ты невольно будешь видеть не князя Андрея, а Тихонова в роли князя. Пусть и блистательно сыгравшего. Когда же читаешь, — творишь сам, создаёшь в воображении свои образы. А вот после прочтения можно посмотреть экранизацию и поспорить с автором фильма, найти плюсы и минусы. Экранизация оправдана после прочтения романа и вредна, если она это прочтение опережает.
— С другой стороны, может хоть так молодежи изучать классику? Не у каждого же дома такая библиотека, как у Вас. Впечатляет! Или компьютер победил книгу безвозвратно?
— Это что. У меня когда-то была колоссальная библиотека от прапрадеда, прадеда и деда. Совершенно удивительная! Все комплекты журналов «Нива», «Русская мысль», «Мир искусства». Но в 1962 году дом в Светлом сгорел вместе с библиотекой.
А против компьютеров я ничего не имею. Да, там много мусора. Но много и пользы. Любой фильм посмотреть можно. А книги? Все девяносто томов Толстого, весь журнал «Русский вестник» есть в Интернете. С первого выпуска 1859 года. И совсем не обязательно теперь идти в областную библиотеку или ехать в библиотеку столичную, центральную.
— А как вам призыв Никиты Михалкова вернуть нецензурную лексику в батальные сцены?
— Это ужасно. Есть литературный язык. Есть площадной. Зачем все в одну кучу смешивать? Да и стоит ли доводить страшные эпизоды до апогея? Есть же художественные приемы, без грязи и крови говорящие о многом.
— Ну да: кружащиеся макушки сосен, взлетающее воронье… Но зачем-то мат существует.
— Существует потому, что человек несовершенен. У него всегда есть две ипостаси — верх и низ. Удивительно, самые страшные ругательства — в двух странах. В Испании, стране классического католицизма, и в стране классического православия — России. Чем выше планка духовная, тем омерзительнее ругань. Как отрицание. И в человеке есть то, и другое. Но литература, ведь, предназначена не опускать, а поднимать человека. В том числе и в любви. Кстати, Тургенев эту высокую, одухотворенную сторону любви чувствовал очень тонко.
— Юрий Владимирович, я вас наверняка ошарашу, но, по-моему, чистота тургеневских барышень заключается в другом: попробуй-ка, доберись до них через всевозможные корсеты…
— Тургенев бы с ума сошёл, услышав от вас такие слова. Ведь он певец любви одухотворенной и целомудренно чистой. Ему более, чем кому-либо из русских писателей, открывался идеальный смысл любви. Потому он так чутко присматривался к духовной сущности первой любви, чистой, огненно-целомудренной. Здесь секрет облагораживающего влияния тургеневских книг на человеческие сердца.
Дмитрий ТИШИНКОВ.
Фото автора.