34-летний Александр МАЛЮШКИН возглавил службу костромских судебных приставов в апреле. Это его инициатива — разместить фотографии злостных алиментщиков в общественном транспорте Костроме. Также в его активе – снос скандально знаменитого дома на улице Свердлова. Главный судебный пристав области говорит очень спокойным, ровным голосом и очень просит не задавать ему личных вопросов и спрашивать только о работе. Но нашему корреспонденту все-таки удалось узнать, каких должников ему бывает жалко, почему он никогда не берет кредиты и как судебным приставам удается убедить людей отдать свое имущество.

«Незаконные здания будет снесены, хотя, может быть, владельцы об этом еще не догадываются»

— Вы только-только вступили в должность, и тут же судебные приставы снесли незаконно построенный дом на улице Свердлова, который до этого полгода не могли убрать. Это был для вас какой-то принципиальный момент?

— Я не ставил себе таких целей. С этим объектом действительно было тяжело работать — у хозяина официально нет ни бизнеса, ни денег, то есть с него было сложно взыскать средства за снос. А сами по себе судебные приставы ничего не могут снести – у нас нет рабочих или экскаваторов, мы только контролируем и понуждаем должников исполнить решение суда. Мы работали вместе с администрацией города, которая, на мой взгляд, была абсолютно права, что оплатила этот снос. Думаю, что у мэрии уже наболело. То, что я незадолго до этого вступил в должность, это просто совпадение.

— Просто до этого казалось, что этот дом не в силах снести вообще никто и ничто, а оказалось, что все-таки можно.

— Есть такие сносы, которые действительно тянутся годами. Но в этом году значительное количество строений будет снесено. Сейчас у нас 11 таких объектов. Где-то это трехэтажное здание, где-то фундамент. Четырьмя объектами мы занялись особо: это пристройка к дому №32 на улице Советской; Чернореченский проезд, дом 22а; улица Галичская, 2/61; улица Стопани, 31. Причем с их владельцев мы все расходы обязательно взыщем. При этом я считаю, что ответственность должна быть общая – если город и область хотят, чтобы всего этого безобразия не было, они должны принимать участие.

«Если ты не платишь алименты, какой ты отец?»

— Вторая ваша инициатива, о которой много говорили, – это когда в транспорте повесили фотографии четырех должников-алиментщиков. Эффект был?

— Да, один появился и начал платить. До этого все они скрывались от прастава-исполнителя.

— Зато еще один подал на вас в суд, потому что оказалось, что в базе данных ошибка – и он должник по кредитам, а не алиментам.

— Он требует полмиллиона рублей. Но даже если мы проиграем и суд ему присудит компенсацию, ее мы как раз обратим в качестве взыскания его долга. Мы умеем свои ошибки признавать. Кстати, и должника этого мы обязательно найдем.

— Вы будете продолжать размещать фотографии должников в публичных местах?

— Мы сейчас прорабатываем вопрос о размещении их изображений на информационных стендах. Правда, мы хотим, чтобы это не испортило облик Костромы, потому что город туристический, и, может быть, не всем приятно, когда на них будут смотреть эти лица. Хотя, если честно, иногда хочется расклеить везде. Сейчас мы ведем переговоры, может быть, на видеоэкранах будут их фотографии.

— Вы когда все это делаете, рассчитываете, что людям станет стыдно?

— Во-первых, стыд. Во-вторых, кто-то из знакомых увидит этого человека и может позвонить в нашу дежурную часть и рассказать, как его найти. Мы именно поэтому стали конкретно писать, что у них долг по алиментам. Потому что если указывать, что это просто должник – многие подумают, ну и что, что он кому-то должен? В обществе нет однозначно негативного отношения к тем, кто не платит долги. А алиментщики – за ними все-таки дети, которых мамы, может быть, в школу не могут собрать. Проблема детства у каждого найдет отклик. Кстати, сейчас действует рабочая группа, которая обсуждает идею по лишению алиментщиков прав на управление транспортным средством.

— А это не перебор?

— Нет, по алиментам – не перебор. Если ты их не платишь собственным детям, какой ты отец и какой ты человек? По-моему, у этих людей какие-то серьезные проблемы с моралью. Вы подумайте, если он со своими родными детьми так поступает, он же и мимо вас пройдет в экстремальной ситуации, когда вам будет помощь нужна. К алиментщикам я очень негативно отношусь. Мы пытаемся им объяснить: если вы так себе ведете, вы что-то человеческое потеряли.

«Дело на 2 миллиарда, а у пристава зарплата – 14 тысяч рублей»

— Ваши руководители из Москвы рассказывали, что там бывают такие ситуации, когда пристав ведет дело на 2 миллиарда рублей, а зарплата у него 14 тысяч рублей. В Костроме такие случаи были?

— Конечно, и у нас такое бывает, когда по делу — многомиллионные взыскания, а у пристава такая зарплата. Но если он эти деньги взыщет, мы будем смотреть.

— Процент будете платить?

— Это не значит, что если он взыщет миллиард, он один процент получит. Если человек выполняет и перевыполняет свои обязанности, у него норма выше среднеобластной по оконченным производствам, то он получает премию. В каких-то регионах платят за каждое оконченное производство, у нас — за то, что пристав окончил больше производств, чем предусматривается.

— В криминальной хронике регулярно мелькают сообщения о приставах, которые деньги с должника взяли, а потом положили себе в карман. Вы как-то с этим боретесь?

— Такие люди есть в любой структуре. Странно говорить, что проблемы коррупции нет. Но мы отладили систему по внутреннему выявлению таких моментов, и наши отделы собственной безопасности настроены на это. Например, пристав принимает наличными денежные средства. Мы иногда звоним должникам – платили ли вы, такую ли сумму?

— В последнее время все больше историй, что полицейского побили, следователя – покусали, инспектора — ранили. У вас были случаи, когда должники реально вам угрожали?

— Случалось. Как-то человек вытащил травматическое оружие. Но он не то чтобы напал, просто растерялся. Он был много кому должен и ждал не судебных приставов, а, откровенно говоря, бандитов. А поскольку мы прорывались к нему в квартиру довольно экстремальным способом – свет отключали, то он и схватился за оружие. Но это был единственный случай. Я вообще уверен, что если такие вещи случаются, значит, судебный пристав неправильно психологически выстроил свой выход на участок. Иногда очевидно, что в некоторые квартиры лучше не заходить, а вызвать группу физзащиты.

— Кстати, а у этого мужчины вам какое-то имущество удалось описать?

— Конечно. Изъяли много бытовой техники.

— Вы говорите, что все безопасно. А вы бы свою жену на такую работу отправили?

— Да. Когда я еще работал в Ивановской области, к нам как-то пришла работать девушка – миниатюрная, с бантом, как школьница на выпускном. Если честно, у меня даже возникла мысль: как она будет по участку ходить? Но через год должники сами к ней ходили, она с ними так по телефону разговаривала, что создавала абсолютно другое впечатление. Это вопрос тренировки. И потом – мы же не говорим: иди в наркопритон, возьми штраф. Это никому не надо, для этого есть бойцы, которые туда придут. Я не вижу ничего страшного в нашей профессии.

«У нас все время условия конфликта»

— Недавно озвучивали статистику, что в Москве текучка кадров среди судебных приставов – почти 40 процентов. В Костроме – то же самое?

— Проблема есть, но у нас этот уровень ниже среднероссийского. Мы сейчас «перебороли» два таких отдела. У нас в Красном было очень проблемно — в таком экономически развитом районе отсутствовал сильный отдел приставов. Сейчас там наконец-то появился начальник отдела. В Галиче была проблема — отдел работал ни шатко, ни валко. Мы там с начальником мягко расстались, он просто понял, что работа не для него.

— А вам самому за время вашей службы никогда не хотелось уйти?

— Был один момент. Однако я решил, что сам не уйду. Да, работа сложная, но тут у меня подход жесткий, я всех своих подчиненных настраиваю – либо мы работаем для упора, либо расстаемся.

— А вы, когда учились, хотели работать именно в этой структуре? Просто с трудом представляю себе человека, который мечтал бы стать судебным приставом.

— У нас, наоборот, в институте считалось, что это интересная работа, интересное место. У меня все семья – военные. Военными были и прадед, и дед, и отец. Так что я хотел именно служить. А потом – карьерные возможности, у нас очень много молодых начальников и заместителей начальников отделов. Мне нравилась моя работа, нравилось ходить по участку, хотя люди меня воспринимали как участкового, особого разделения не делали. Жаловались, что соседи шумят. Но я согласен, у нас действительно работа специфическая — всегда условия конфликта. Если мы у должника изъяли имущество, он недоволен. Если не получается изъять – взыскатель не рад.

— Действительно, сложно так работать.

— Просто надо все время помнить, что если мы взыскали с должника – значит, вернули взыскателю. То есть мы кому-то делаем хорошо. В принципе, мы даже должнику делаем хорошо, потому что это правильно — жить без долгов.

— Если честно, никогда не думал, что у судебных приставов – такая сложная внутренняя мотивация.

— Конечно. А как человеку приходить домой – с мыслью, что ему не нравится его работа? Конечно, мы должны понимать, что мы ни у кого-то забираем, а наоборот, кому-то возвращаем.

— А вам когда-нибудь было жалко должника, у которого описывали имущество?

— Бывало. И мы объясняем, что иначе поступить не можем, потому что надо было до судебного решения предпринять какие-то действия. Бывает жалко поручителей по кредитам. Людям кажется, что друг не подведет, ставится подпись в документе, а потом друг уезжает и исчезает. И бремя выплаты падает на поручителя. С другой стороны, как говорил Жеглов – наказания без вины не бывает. И человек должен думать, где и что он подписывает.

— А вы сами никогда не были ничьим поручителем по кредитам?

— Я и сам кредиты не беру, и семья моя не берет. Не потому, что это плохо. Меня и друзья спрашивают, почему ты не пользуешься? Но это просто такая профессиональная позиция.

— Как вам кажется, для того, чтобы взыскать долг, — все средства хороши? Какие-то границы есть?

— Конечно — это закон. То, что делают недобросовестные коллекторские агентства – ночные звонки, угрозы, это все незаконно, никогда у нас таких методов не может быть.

«Неплательщиков повально ограничим в праве на перерегистрацию прав на автомобиль»

— Я знаю, что в последнее время ваша служба активно идет в социальные сети – когда вы базу должников разместили «В контакте», число посещений зашкалило.

— Да, мы процесс информатизации раскачиваем. В Костроме это как-то не слишком использовалось, приставы привыкли больше ногами ходить. Размещение банка исполнительных производств – это для тех людей, которые готовы платить. Например, прошел какой-то долг копеечный по налогам и человек стал должником. А у приставов минимальная сумма исполнительского сбора – 500 рублей. То есть человек за копейку может 500 рублей заплатить. А если у него три таких листа – 1500 рублей. Вы про наше мобильное предложение в курсе? Нет? Занимает на телефоне 1 мегабайт. Его можно скачать в App Store и Google Play. Вы его скачиваете, и вам автоматически приходит уведомление, если у вас появляется какая-то новая задолженность. Человек посмотрел – и сразу со своей карты перечислил штраф. Это люди сами могут сделать, без приставов.

— Как вам кажется, сколько из должников тех, кто просто не хочет платить, и тех, кто действительно не может?

— Не могут те юридические лица, которые формально существуют, но фактически ликвидированы. Там действительно ничего не сделаешь. То есть объект мертв, но свидетельство о смерти не выдано. Что касается тех, кто не хочет платить… Думаю, никто не хочет.

— Какие-то радикальные меры будут?

— У нас сейчас должники повально будут ограничены в перерегистрации прав на автотранспорт, нами будут вынесены такие решения. В Костроме это пока мало применяется, а в Ивановской области хорошо действовало. Сколько сделок по продаже машин сорвется, я представляю, но что делать? Потому что невозможно уже – приставы ходят, а человек не платит. Когда должник поймет, сколько ему придется ходить, чтобы получить судебное решение о снятии запрета, возможно, он в следующий раз будет себя вести более ответственно. А у судебных приставов освободится время, чтобы заняться теми, кем мы и должны заниматься — алиментщиками и недобросовестными бизнесменами, которые вывели капитал в оффшоры.

— Во многих странах судебные приставы уже давным-давно работают. Мы в России какой-то опыт можем заимствовать?

— В Финляндии исполнение судебных решений одно из лучших. А самая лучшая система в Израиле. Но там должник лишается всех прав, у него практически паспорт отбирают.

Беседовал Кирилл РУБАНКОВ,

редактор «Главного портала Костромы» K1NEWS.RU.

фото Николая Суворова.

— из досье —

Александр Малюшкин родился в 1978 году в Чебоксарах. В 2001 году окончил Московский университет потребительской кооперации, специальность — «юриспруденция».

С августа 2001 года работает в службе судебных приставов.

С февраля 2012 года — заместитель руководителя управления Федеральной службы судебных по Ивановской области. С апреля 2013 года – главный судебный пристав Костромской области.