«Чтобы здесь о тебе вспомнили, надо умереть», – высказалась на презентации выставки 14 сентября культуролог Ирина Едошина. Такого внимания – со всеми непременными атрибутами: речами официальных лиц, местным телевидением и пятью фотографами – к умершему 9 лет назад скульптору не было не то что при жизни, а еще долго после его смерти. Теперь же работы человека, умершего только что не под забором, отливают в бронзе на средства костромских ВИПов, а бодрый репортаж об открытии выставки разместят в местном глянцевом журнале – рядом с рекламой какой-нибудь сильно демократической марки одежды. За Владимира Смирнова все-таки порадовался наблюдавший эпопею в течение последних восьми лет корреспондент Кирилл РУБАНКОВ.
Место и время
«Под Смирнова» муниципальная галерея получила от городских властей еще один небольшой зал, который отдали под его скульптуры – те двенадцать, которые отлиты в бронзе, и еще несколько, сделанных в гипсе. Оформлением нового зала, к счастью, занимались друзья скульптора и, несмотря, а, может, благодаря чрезвычайно «бюджетным» рамкам и сжатым срокам ремонта, они создали исключительно простое пространство – там почти все белое. Оно очень соответствует самому художнику, одна из работ которого, кстати, называется «Белоснежная скульптура» – совершенно не «костромскому» и даже в каком-то смысле не российскому, человеку, воспринимавшему обстоятельства места и времени, в которых ему пришлось жить, как нечто параллельное и маловажное.
Одна короткая фраза из его дневника по поводу оформления витрины магазина «Океан»: «Вновь приходится заниматься ерундой, за которую платят», – стоит всех громогласных возгласов многих художников: «Куда мы катимся, творческий человек вынужден зарабатывать поденщиной!» Именно так он все и воспринимал – безденежье, насмешки, неизвестность – как мух, которые мешают работать в его «Саду поэта». На мух ведь внимания не обращаешь, пока сильно приставать не начнут.
Конечно, с обстоятельствами жизни и места ему совсем не повезло. В последний вагон 1980-х годов – когда все стало можно и за это еще платило государство, Смирнов просто не успел. А в 90-е он совсем не имел шансов вписаться. Но то, что ни одна скульптура при его жизни, то есть совсем-совсем ни одна не была отлита в бронзе, все так и осталось в гипсе – это какое-то невезение и неудачливость почти в космическом масштабе. Это сейчас писать об этом хорошо – под заголовком «Трагическая судьба художника» – а каково ему было?
У Смирнова – точнее, в его творчестве – абсолютно нет следов «трущобного менталитета», какой-то мелкотравчатости, которая в Костроме заражает работа самых талантливых художников. Человек, сделавший необычные, оригинальные портреты Аполлинера, Ахматовой, Пушкина, – он и чувствовал себя абсолютно наравне с гениями.
А к нему в Костроме относились, как к странненькому. Он, кстати, видимо, все прекрасно понимал. Одна из его лучших работ – «Пьеро в колпаке», шут. Сам он называл ее куда менее романтично – просто «Человек в колпаке». Когда гипсовую работу все-таки отлили в бронзе – Смирнова уже давно не было, и Вера Прямикова, директор муниципальной галереи, посмотрела в лицо «Пьеро», то не сдержалась: «Это же Вовка!». В гипсе этого не было видно, а бронзе стало очевидно — его профиль, его глаза…
Бескорыстная любовь
На презентации культуролог Ирина Едошина выдала, можно сказать, чеканную формулировку: «У любого художника должен быть человек, который его бескорыстно полюбит. Желательно, чтобы это был искусствовед».
Владимиру Смирнову в этом плане все-таки повезло – директор муниципальной галереи Вера Прямикова – женщина, благодаря которой помещение на проспекте Мира стало важной точкой на культурной карте города, всегда была убеждена, что Смирнов – гений, убеждала в этом всех, кто хотел и не хотел слушать, добилась того, чтобы творческое наследие художника было выкуплено городскими властями, выбивала деньги на то, чтобы отливать в бронзе его скульптуры, показывала их музейщикам из других городов, издавала его дневники. Идея, которая казалась безнадежной еще 10 лет назад, сейчас, напротив, показывает, что бескорыстная любовь может и гипс превратить в металл – сейчас отлито уже 12 скульптур, последняя, «Прощание с двадцатым веком», на средства известной меценатки Армине Джуваликян.
Надо признать, что городские власти открытию «Сада Поэта», как могли, поспособствовали – все-таки не каждый день сейчас культурной инициативе вот так запросто отдают целое помещение почти в центре города, да и управление культуры все 10 лет к «смирновским» инициативам относилось с симпатией. Городские власти даже вроде бы обещали помочь в осуществлении главной мечты Смирнова, чтобы его «Сад поэта» вырос из стен помещения, а работы появились на улицах города. Одну из скульптур даже хотят установить перед зданием галереи.
Однако на презентации «Сада Поэта» не чиновники, ни присутствующие никак не могли найти нужную интонацию – возможно, потому, что было слишком шумно, слишком многолюдно, как-то слишком торжественно – в общем, все, что почти всегда сопровождает историю «гения-то мы и проглядели». Что бы подумал об этом художник, в дневниках которого постоянно повторяется слово «тишина», бог весть.
Впрочем, к счастью, в какой-то момент публике показали кадры, снятые в мастерской Смирнова – довольно страшноватом подвале, где стояли его работы, а подруга художника рассказала, как после его смерти вместе с друзьями вытаскивала оттуда его скульптуры, переписывала строчки дневников, чтобы не дать всему этому пропасть. Это и добавило в презентацию необходимые живые эмоции, которых так много в творчестве Владимира Смирнова.